Богомол. Глава двадцать третья
Продолжение. Начало в номерах 38 (2019) — 8 (2020). Глава двадцать вторая. Начало
Глава двадцать третья
Леди Мэри выполнила обещание: перрон был пуст. Бронепоезд отогнали в глубину станции, к депо. Ноги понесли меня к ближайшему строению — вагонной весовой, я решил начать поиски с этого угла Иннокентьевской.
Ворота и калитка были заперты со стороны вокзала. Я обогнул здание, прошел вдоль красной кирпичной стены, заглянул во двор. И отчего-то даже не удивился, когда в глубине весовой увидел пульмановский вагон. В самом деле, где же еще прятать клад, если не на самом видном месте.
У приоткрытых высоких ворот стояла Диана. Справа и слева от нее полукругом развернулись харачины, одетые по-прежнему в японскую форму. В руке Дианы был ключ от вагонной двери.
— А вы заставляете себя ждать, Андрей Петрович, — сказала она. — Пойдемте.
...В полутьме коридора поблескивали схваченные морозом бурые лужи. Охрана была мертва.
Первым я увидел начальника конвоя. Ираклий Паламеди, двухметровый огненный брюнет с лицом греческого героя присыпанными инеем глазами удивленно смотрел в окно, привалившись к перегородке. Тела фельдъегерей покоились в этой могиле не меньше пяти месяцев, сохраненные стойким холодом. Они погибли внезапно и быстро -- убиты выстрелами в голову, по одной пуле на каждого. В проходах и у столов я не нашел ни одной гильзы: убийца то ли прибрался за собой, то ли стрелял из нагана.
Револьверы конвоя были заряжены полностью, стволы чисты, никто не успел отреагировать. Сложно представить, как по вагону расхаживает убийца и методично расстреливает бывалых бойцов одного за другим. Скорее всего, жертвы были заранее обездвижены. На столах не убраны тарелки с остатками ужина, в стаканах – заледенелый кофе. Отравление. Это женский почерк.
У двери тамбура в противоположном конце вагона стоял большой черный саквояж с золотой монограммой N.B. Я сорвал печати и открыл его ключом, который носил с собой с самого Омска. Внутри сумки плотными рядами стояли толстые, покрытые фиолетовым бархатом пластины с рядами углублений, в которых густо поблескивали бриллианты разных размеров, от незрелой вишни до спелой сливы. Пластины крепились к бокам саквояжа, чтобы их достать, нужно было отстегнуть пряжки, — я не стал. Во внутреннем кармане нашелся мешочек с белым зернистым порошком, похожим на сахар, и желтый замшевый футляр величиной с мою ладонь.
Я приподнял крышку. На красной шелковой подушке лежал богато ограненный камень чистой красоты. Цвет его не был желтым – он был солнечным. Поначалу я лишь отметил, что размером он чуть крупнее обыкновенного коробка спичек, хотя и толще его, но когда камень, едва сбросив тень, мгновенно поймал и притянул к себе весь свет в полутемном, залитом кровью вагоне и начал разгораться, мне показалось, что он сам излучает свет. Его лучи — живые, глубокие и сочные, освещали вовсе не погибших моих товарищей, а будто собирали воедино все, что было живого в этом замкнутом, черном от крови месте; я поймал себя на догадке, что горит не камень, а мое сознание, вырвавшись из подлого и глупого кошмара, из той дьявольской области несовпадений, к которой мы приучены с юных лет, и именно я питаю его силу, а не скупые солнечные блики. Все стало иным, настоящим и чистым, как в детстве, а потом все исчезло, но не так, когда кажется, что земля уходит из-под ног, а как будто я сам стал опорой, растворившись в бесконечной счастливой пустоте.
Внезапно Идоган распался на две сияющие части, отдалился и принял ярко-изумрудный блеск. В мой разум ворвалось сокрушительное горячее чувство, и я понял, что на меня смотрят суровые, убийственно яркие глаза Дианы, от блеска которых у меня закипела кровь.
Ее затянутая в синюю перчатку рука легла на камень, точно волна накрыла костер.
Я выдохнул и расслабил пальцы. Диана подхватила футляр на лету. Хлопнула крышка.
— Итак, — сказала Диана, — ваше мнение.
— Это Идоган.
— Вы уверены?
— Прекрасно понимаю Чингисхана: этот камень действительно обеззараживает ум.
— Поздравляю. Если верить легенде и выражению вашего лица, вы только что прикоснулись к реальности. Похоже, она действительно отличается от того, что принято называть ею здесь, на этом берегу.
— Так взгляните.
— Боюсь, я больше понимаю в ядах, нежели в просветлении.
— Тогда, может быть, подскажете, какого рода этот предмет.
Я отдал Диане мешочек с порошком. Она зачерпнула кончиком ногтя, поднесла к лицу.
— Похоже на кантареллу, яд семейства Борджиа. Смешан с сахаром.
— Сейчас я не отказался бы от яда.
Диана вынула из-за пазухи фляжку и протянула мне. Настоящий «Ожье», он потек словно мед.
— Оставьте себе, — сказала Диана, положив руку мне на плечо, — это лекарство вам нужнее. Однако нам обоим не помешало бы отвлечься. У нас примерно полчаса, чтобы дождаться эвакуации, лучше переждать это время здесь. Прошу, расскажите — что вам известно об этом камне?
Я сделал еще один глоток, спасительный и долгий, и, провожая всеми чувствами отступающий холод, попытался представить себя в аудитории университета. Это почти удалось, только говорить громко и твердо я не мог, из горла раздавался лишь хриплый полушепот.
— В октябре семнадцатого года в Китае, близ небольшого селения Черчен, мне в руки попала средневековая монгольская рукопись с названием «Сказание о вещем камне Идоган», — начал я. — Не могу похвастаться полным пересказом книги — я не успел прочесть ее до конца. Обстоятельства потребовали от меня срочной поездки в Россию. Покидая Пекин, я оставил книгу моему другу, антиквару Лао Ши, который, собственно, и расшифровал ее код. А спустя два месяца рукопись погибла в пожаре, который унес и жизнь моего друга. Его дом поджег некто Кайоси Саката, вам наверняка известно это имя... А история камня началась так. Однажды Чингисхан тяжело заболел. К нему доставили самого лучшего лекаря, монаха из далекой страны на Западе. Он вылечил хана, а вместо награды попросил его ответить на один вопрос: «Зачем ты мучаешь другие народы?» «Я охраняю их от самих себя, — сказал хан. — Я хочу, чтобы люди купались в золоте, ничего не опасаясь. Для этого нужно, чтобы золота в мире стало так много, что каждый мог бы свободно носить его на своей голове». «Понятно, — сказал монах. — Я покажу тебе место, где золота столько, что можно заполнить весь мир — бери, сколько хочешь». Они отправились в путь. С собою хан взял своего старшего сына и преданных нукеров. Дорога заняла много дней, и в конце пути, достигнув последнего моря, они увидели скалу, вершина которой была из чистого золота, а основание — из серебра. «Ну что, хан, — сказал монах, — теперь ты оставишь в покое другие народы?» И здесь хан понял, что все золото мира не остановит его в желании продолжать войну, ведь борьба — это суть бытия.
Диана улыбнулась.
— Вы очень точно передали интонацию Лао Ши, я посетила пару его лекций... Вы не помните? Ведь это вы познакомили профессора с моим отцом. Он выспрашивал историю камня у моей матушки Дарьи Константиновны, урожденной Даяны. Идоган — легенда ее рода.
— Так завершите историю. Что стало с монахом?
— Чингисхан попытался его зарубить, но тот исчез, как будто его и не было. Остался только Идоган, он украшал его посох. Свет бриллианта уничтожал все нереальное, отравленное ядом ума. Чингисхан оставил его себе, надеясь, что после смерти камень поможет ему достичь полного духовного освобождения. Он отдал бриллиант своей супруге Бортэ, чтобы она сохранила драгоценность до его кончины. Хан был погребен на том самом месте, у Золотой скалы. Согласно преданию, так называется местность на Крайнем Севере, в пяти месяцах пути от реки Сэлэнгэ. Чингисхан уходил в последний путь в окружении горстки воинов. Все они остались там, чтобы служить хану в загробном мире. В нашей семье это шествие так и называют — Великий Ледяной поход. Однако Бортэ оставила камень себе, не простив супругу смерти своего сына Джучи, который, как она полагала, погиб по вине Чингисхана. После ее смерти камень достался маньчжурам, его дальнейшая история вам известна. Кажется, я понимаю: вы ищете не столько могилу Чингисхана, сколько последний предел… Вы романтик, Андрей Петрович. А что думал об этом Лао Ши?
— Старик ругал меня за пристрастие к легендам. Сам он был настоящим китайцем, прагматичным до мозга костей, до скандала. Лао Ши полагал, что миф о Золотой скале повествует о золотых и серебряных рудниках в Чехии — в Буле, Илове и прочих местах, этот горнорудный район с десятого века считался главной кладовой Европы. Лао Ши был уверен, что рудники за Дунаем являлись конечной целью монгольских походов. А начались они с того, что венецианцы сформировали из степных племен нечто вроде ордена, чтобы захватить под свой контроль Великий шелковый путь и сделать его безопасным. Монголы взяли под охрану сухопутные торговые пути, по которым из Персии в Европу шли караваны с опием — эквивалентом золота в финансовых операциях. Наследниками монголов стали московские князья. Кстати, Лао Ши производил слово «орда» от латинского ordo — «порядок», того же корня что и «орден», а имя тибетско-монгольского героя Гесера, или Кесара, производил от Цезаря, чей образ был переосмыслен на восточный лад.
— Действительно, чистый скандал, — сказала Диана. — Но деньги и власть... В этот мотив я могу поверить. Смотрите, какой интересный изгиб судьбы. Прошли века, и на закате прежней России мы видим здесь, на родине великого хана, потомков тех самых чехов, что добывали для него золото и серебро. Они явились взыскать долг.
— Черта с два.
Я закрыл саквояж. В этот миг мне стало ясно, что отныне события развиваются правильно и каждый получит то, что заслужил.
