Чанчур: возрождение райского уголка
Окончание. Начало в № 30 от 19 августа 2020.
Непримиримый Петрович
Жизнь и карьеру в таёжной глуши Владимир Петрович начал с должности штатного охотника. Считал себя фартовым промысловиком: всё получалось — зверя добыть, ягоды набрать, рыбу поймать. Со временем стал добывать больше, чем коренные охотники, превзойдя своих учителей, приоткрывших для него здешнюю тайгу.
Жизнь Трапезникова резко изменилась с организацией заповедника, на территории которого оказались и угодья промысловика: в одночасье охотник остался без тайги, кормившей его.
— Но директор пошёл навстречу и одним из первых принял меня в штат заповедника. Нас тогда называли просто — лесники, — вспоминает Владимир Петрович. — В 1992 году мне предложили возглавить Верхне-Ленское лесничество, а это огромная территория — более 300 тысяч гектаров. Несмотря на большие расстояния, у нас был порядок, потому что каждый охотинспектор нёс персональную ответственность за свой обход. Рыболовные сети были объявлены вне закона, исключения касались лишь одной семьи.
Из аборигенов в то время в Чанчуре жил Толя со своим семейством. Его так и звали — Толя-тунгус. Жена Любава каждый год стабильно приносила мужу по ребёнку. Жили эвенки бедно, работы не было, кормились исключительно рекой и тайгой. Чтобы помочь коренному жителю прокормить детей, ему с подачи Владимира Петровича в заповеднике придумали должность коневода. Хотя в Чанчуре на тот момент была лишь одна хромая кобылёнка. Когда пришла пора детям идти в школу, Толю с семейством эвакуировали в Бирюльку. Со временем дети выросли, Толи не стало, но его постаревшую жену в деревне по-прежнему зовут Любавой.
Так вот лишь Толе дозволялось ставить сети в Лене и её притоках. Он добывал ровно столько, чтобы прокормить детей: ни на продажу, ни даже на пропой не ловил — такая натура у эвенка. Для остальных жителей, включая инспекторов, и не только Чанчура, но и для заезжих, действовало строгое табу. Как только не склоняли Трапезникова смягчить режим — он ни в какую. Егерю попадались на браконьерстве простые граждане, чиновники и милиционеры (это только в советских детективах они честные и бескорыстные), бедные и состоятельные. Петрович наказывал всех без исключения, он и сегодня уверен в своей правоте: ведь знали, что здесь территория заповедника, значит — шли за зверем и рыбой, умышленно нарушая границы и законы. Нередко дела заканчивались в суде. Строгому егерю угрожали, в том числе публично, в него стреляли, несколько раз в хлам разбивали машину, пытались спровоцировать, обвинив в браконьерстве... Петрович стоял на своём. Со временем, узнав, что Трапезников на кордоне, любители охоты и рыбалки сразу разворачивали лодки.
— Мой сын однажды ходил с удочкой по берегу, — вспоминая, улыбается Петрович. — Подходит лодка, на борту несколько человек, один из них, показывая рукой на деревню, спрашивает: «Этот старый м…к здесь?» «Здесь», — отвечает сын, он знал, о ком идёт речь. Круто ругнувшись, рыбаки развернули лодки и ушли вниз по течению.
— Меня пытались взять на испуг местные, ещё как только устроился в коопзверопромхоз, даже хватался за карабин, чтобы защитить себя, — говорит Трапезников. — С годами давление только нарастало. Но я с первых дней сделал для себя вывод: дашь слабину — задавят. Помогла во многом, кстати, детдомовская закалка.
Работа в лесничестве была поставлена не только по охране животного мира. В случае возникновения пожара — причиной были в основном сухие грозы — мгновенно мобилизовали остальных инспекторов и огонь давили на корню. Потом начались реорганизации, одна за другой, инспекторов перебрасывали на Байкал, и заповедник запылал. Все спасательные структуры оказались бумажными — то вертолёта нет, то топливо не подвезли. Стало важным отчитаться на бумаге, а как на самом деле складывалась обстановка — мало кого волновало.
Пик пожаров пришёлся на 2015 год, когда огонь подступил вплотную к Чанчуру.
К истоку Лены — по нехоженым тропам
В заповеднике запрещено что-либо строить. Но неугомонный Петрович придумал в своё время маршрут экологического просвещения, защитив свой проект на научно-техническом совете. В Чанчур стали приезжать учащиеся Качугского района, и это были одни из лучших уроков в их школьной жизни — найти рассказчика круче Петровича почти нереально.
К сожалению, экологические проекты со временем прикрыли. Почему? Если коротко — не приносят денег…
Для примера: когда Дом-музей Александра Тюрюмина получил официальный статус, у работников головного филиала заработал в голове счётчик, они предложили его смотрителю, то есть Трапезникову, продавать билеты.
— Я был против этого: кто в такой глуши платить будет? Вообще, считаю, музеи должны быть бесплатными, — горячится Петрович. — Ещё царь Пётр, открывая кунсткамеру, велел посетителям-мужчинам наливать по чарке, а дамам предлагали кофею: «Ибо людей, жадных до знаний, следует приучать, а не деньги с них брать».
Несмотря на глушь непролазную, посетителей в музее достаточно много, даже по городским меркам, о чём свидетельствуют книга посетителей и журнал отзывов, часть которых, кстати, на иностранных языках. Восклицательные знаки в конце предложений без всякого перевода дают понять оценку посетителей: они в восторге от увиденного.
— Когда действовал маршрут экологического просвещения, у нас появилась возможность строить зимовья, прокладывать тропы, — говорит Владимир Петрович, готовя одновременно уху из хариуса по-ленски. — Как много лет назад казаки Курбата Иванова, мы вышли к Байкалу, а потом возникла идея с часовней на истоке Лены, куда мы прорубили тропу, а это порядка 100 километров, поставили 4 избушки, оборудовали три дневные стоянки.
Прокладывать тропу к истоку Лены Трапезникову помогали в основном волонтёры-иностранцы.
— С нашими такой номер не пройдёт — сначала копейку заплати! А где я возьму?
Закипевшая под крышкой уха резко меняет тему нашего разговора.
— Смотри и учись, — хозяин снимает крышку и поднимает из варева рыбку. — Видишь, хариус надломился? Значит, уха готова. Пообедаем, а потом расскажу предысторию возведения часовни на истоке Лены, где первоначально я задумал совсем другое.
От памятника — к часовне
— Лена для меня святая река, — говорит Петрович. — В этом я убедился, когда побывал у её истока. Река берёт начало из трёх озёр, они находятся друг от друга примерно в 200 метрах. Невероятная энергетика и породила идею поставить у истока великой реки какой-то особенный знак, символ, памятник. Первая мысль, в которой утвердился, — это должен быть образ женщины с раскосыми глазами, но с европейским лицом. Её волосы распущены, из вытянутых рук падает капля, образуя ручеёк, озеро… Если ты фартовый, то попробую найти эскизы. Никому никогда не показывал и не рассказывал, потому что не люблю говорить о том, что не сбылось, не получилось. Но тут особый случай…
— Ты смотри, что делается! — Владимир Петрович вошёл в дом и вновь появился на пороге уже через несколько минут. — Думал, нет их уже, а они вот, под рукой практически, в книге лежали! Сохранилось три эскиза, это одна девчонка из работников заповедника рисовала.
Кстати, много позднее, точнее в сентябре 2015 года, похожую идею памятника Лене в образе женщины реализовали в Олёкминске (Саха — Якутия), а вот Владимир Трапезников от подобного замысла отказался. Перед ним, словно ребус, возникло несколько неразрешимых задач. Первая: если ваять скульптуру, к примеру, в Чанчуре, то каким образом потом доставить её к истоку Лены? Для этого потребовался бы большегрузный вертолёт, типа Ми-26, а где взять его? Если работать над скульптурой непосредственно у истока, то и в этом случае необходимо первым делом завезти материал, а потом длительное время жить и охранять мастера от медведей. Сколько ему необходимо времени, чтобы завершить работу, — два-три месяца? Вдруг дожди, а там шалаш особо не из чего поставить… Вопросов было больше, чем ответов. Владимир Петрович неоднократно бывал у истока, от идеи не отказывался, но и решение не приходило. В 1993 году с американским журналистом Дональдом Кронером он установил табличку: «Исток реки Лены». Но дальше дело не шло.
Когда уже казалось, что затея с памятным знаком невыполнима, неожиданно пришла другая идея.
— Я узнал, что в 1997 году ЮНЕСКО отмечает 200-летие со дня рождения митрополита Московского и Коломенского святителя Иннокентия (Вениаминова). К торжествам готовились Русская православная церковь, Православная церковь Америки, а у нас в Анге, где выдающийся миссионер родился, на тот момент стояла тишина. У меня в голове мгновенно всё сложилось: коль святитель родился на Лене — значит, у её истока необходимо поставить часовню в честь пастыря, ведь это был величайший человек. Современники писали: когда святитель отплывал в Америку, люди шли по шею в воде, провожая его. Это о чём-то говорит?
Сразу закипела работа. Идею Трапезникова поддержал глава Качугского района Валерий Попов, организовавший людей. На судоверфи пилили брёвна на сруб и крышу часовни. Параллельно собирали деньги на аренду вертолёта, и в августе 1997 года он доставил сруб к истоку Лены. К этому времени Трапезников с волонтёрами поставили зимовье для строителей часовни, ну и для туристов. Купол, луковку, крест, табличку из нержавейки выполнили работники авиазавода, её Трапезников с американским волонтёром занесли на себе. Спустя девять лет, в августе 2006 года, часовню освятили.
— Ко мне пришли протоиерей Дионисий и отец Игорь. Даже не знаю, как они нашли меня… И говорят: «Часовня построена, но её необходимо освятить». А до этого я был у отца Каллиника, у которого иконописная мастерская, рассказал ему про нашу затею, он и говорит: «Мы пишем икону Святителя Иннокентия». Назначил время и вручил мне её в торжественной обстановке в присутствии прихожан.
А уже когда двинулись к истоку, отец Игорь заявил: «Это крестный ход, я пойду босиком!» Нам предстояло пройти 60 километров по Лене и более 60 — по тайге. Представляешь?!
Всё было, приходилось перетаскивать лодку через речные заломы, запертые плотиной стволы пилили пилой. Священники читали молитвы, пели псалмы, мы подпевали. Отец Игорь часто водит паломников по святым местам, поэтому оказался более подготовленным, а вот отцу Дионисию дорога далась нелегко. Когда дошли, он воскликнул: «Красота неописуемая, но сил больше нет!» Тем не менее обряд провели по всем канонам, часовня стоит, мечта сбылась!
«Русские, я поражаюсь вашей силе и одержимости! Если у вас появляется какая-то идея, то уже ничто не может вас остановить на пути!» — восторженный отклик француженки Валери Перносси после похода в верховье мыса Рытого можно смело адресовать Трапезникову, который и вёл группу. Иностранцев поражала в первую очередь выносливость сибирского егеря: щуплый на вид мужик, казалось, не знает усталости.
— Русский мужик всё время что-то ищет — страну Муравию, Шамбалу, Беловодье. На самом деле он ищет волю.
Воля моя, воля,
Золотая ты моя,
Не с росою ль ты упала,
Не во сне ли вижу я?
Про карбас и Дунькину протоку
Вокруг памятника Курбату Иванову Владимир Трапезников мечтает создать историко-географический комплекс. Пока экспозицию дополнили информационные стенды, рассказывающие о народах, населяющих верховье Лены, о географических открытиях казаков, и так далее. Стенды будут украшены деревянной резьбой, орнамент которой по-своему расскажет об удивительном крае. Но всё это, оказывается, своего рода подготовительная работа к следующей большой затее энтузиаста Трапезникова.
— Мечтаю построить настоящий карбас — знаешь, что это такое? Плавсредство, с помощью которого в старину осуществляли северный завоз. Из средств управления карбас имел только весло, провести его по коварной Лене — настоящее искусство. Например, есть на реке Дунькина протока, но мало кто знает, почему она так называется. Оказывается, во время одного сплава мужики добрались до браги, напились, а потом рухнули спать. У рулевого весла, вероятно, осталась та самая Дуня. На повороте она не справилась с течением, карбас с грузом вошёл в берег, потерпел крушение… Так протоку и назвали после ЧП.
Сплавщики загодя нанимались к хозяину. Карбас строили, щепетильно выбирая древесину, ведь грузили до 40 тонн груза. Валентин Распутин нашёл информацию, что и больше грузили. А потом, используя лишь течение, отправляли на Север, в Якутию, там разгружали, карбасы оставляли, на следующий год строили новые. Этим столетиями жили сёла Верхоленья. Когда суда вытеснили карбасы — замерла жизнь, исчезли целые деревни. Вот какое значение имели эти речные сухогрузы.
В Доме-музее Александра Тюрюмина хранится макет карбаса.
— Несколько лет назад заказал макет, ведь Тюрюмин помнил, как карбасы отправлялись в плавание. Но сделали не такой, они выглядели совсем по-другому, — горячится Петрович. — Я нашёл человека, который помнит, как их строили, хочу поставить один в Чанчуре.
И сейчас мечтаю об одном — успеть всё, что задумал.
Популярные материалы по тегам статьи:
