Богомол. Глава двадцать первая
Продолжение. Начало в номерах 38 (2019) — 6 (2020). Глава двадцатая. Начало
Глава двадцать первая
Договорились о встрече на Иннокентьевской в семь утра. Диана подарила мне отличного серого жеребца, послушного и резвого, как её борзая. Вдоль железнодорожной насыпи я отправился к мосту через Иркут.
Всё поглотила тьма, ни дна, ни покрышки. Внезапно поднялся северный ветер, ледяное крошево хлестнуло по скулам. В сосновой роще было тише; я свернул на дорогу, и вот впереди засияли фонари Медведниковской больницы, против неё на берег выходит деревянный пешеходный мост.
Я приехал вовремя. Ждал всего несколько минут, вглядываясь в окуляры бинокля. Казалось, я был готов к этой встрече, но сердце моё дрогнуло, когда из колючей завьюженной мглы по Московскому тракту потянулась долгая вереница огней. В холодную пустоту окраины ровной, изгибающейся у берега колонной вступали каре вооружённых людей со спокойными строгими лицами.
Первыми рысью проскакали разведчики, за ними шли егеря и поредевшая, но никем не побеждённая рабочая Ижевская дивизия. Солдаты шли побатальонно, у моста сбивая шаг и переходя в колонну по три. В середине процессии ехали сани с гробом — останки генерала Каппеля. У моста гроб подняли четверо, понесли на плечах. За ними тянулись офицеры штаба. Среди них я заметил поручика Смеловского — верхом на кауром жеребце, в начищенных до блеска сапогах и с бледным, неживым лицом. Только одна сила поддерживала его — чистая совесть. Я не стал его окликать.
Вот и Бикреев. Он ехал в кошёвке, завернутый в шубу с головы до пят, адъютант — за извозчика. Увидев меня, он усмехнулся, нахмурил брови. Повозка отделилась от колонны и стала у больничной ограды, где о заснеженную клумбу разбивался свет дежурного окна. Я спустился на землю, взял коня под уздцы и пошёл следом.
Генерал грузно вышел из саней и, опираясь на трость, направился мне навстречу — прямой как всегда, только лицо как у призрака и пожар в глазах.
Мы отошли в сторону, к больничной лестнице.
— Как продвигается дело? — спросил он. — Где находятся бриллианты?
— На Иннокентьевской. Сегодня закончу.
— Поспеши, через несколько часов там появятся красные. — Бикреев размял тонкими пальцами папиросу, глядя в чёрный проём между стволами кедров. — Полагаю, ты хочешь задать вопрос насчёт Дианы. В октябре, при той скудной информации, которой мы располагали, я назначил ей страховать тебя от Счёткина и леди Мэри. Потом я получил информацию о Мэри Хаддиган. Её настоящее имя — Елизавета Брагина. Она сестра Дианы, младше на восемнадцать лет. По документам, Лиза умерла до войны, похоронена в Берлине, однако мой источник уверен, что Лиза жива. Она была похищена ещё в детстве; источник связывает эту историю с трагедией в семье Дианы. Всё это время Лиза жила в Англии и Франции. Работала на англичан, выполняла грязную работу. В последнее время продавала русские алмазы на чёрном рынке. Сёстры очень похожи, несмотря на большую разницу в возрасте.
— Что ж, дело проясняется. Старый добрый сговор.
— На фоне войны эти дамочки разыграли семейную драму. В сентябре минувшего года Мэри Хаддиган вышла на прямой контакт с сестрой. Диана работает на большевиков. Помнишь Иваныча? Он её начальник в Москве. Начальник Мэри, точнее, хозяин в рабовладельческом смысле, — некто Алистер Бэйли, офицер Интеллидженс, теперь уже бывший.
— Одесский жиган Ёся Шнобель, тот самый, что продал Сакате план укреплений Порт-Артура в девятьсот четвёртом.
— За что благополучно был взят на службу британской короне. С начала восемнадцатого года он работал в Москве.
— В одном городе с Иванычем? Да у него железные нервы.
— Бэйли — обычный психопат. Он был настолько уверен в своей уникальности, что не мог сосредоточиться на том факте, что у него чертовски серьёзные враги. Не только Иваныч имеет к нему вопросы, Диана и Мэри тоже накопили кое-что. Полагаю, Бэйли удерживал Мэри на крючке, неслучайно её сестра вступила в игру. Британцы использовали Бэйли, пока он был полезен. Сейчас он сидит под арестом в Москве. Чекисты его прикончат, выжмут до конца и поставят к стенке. Его провал — результат совместных целенаправленных усилий сестёр Брагиных.
— Сегодня сведу их вместе. Едва ли они пропустят финал.
— Они убийцы экстра-класса, в прошлом году перешли в разведку Коминтерна, для работы за рубежом. Это хорошо, нам легче будет до них дотянуться. Мы сейчас разворачиваем свою сеть в Европе, будем охотиться на ведьм. Приятное с полезным.
— Эти двое достанутся мне.
— Что ж, сarpe diem.
Бикреев закашлял, навалился на трость, неуклюже сделал шаг вперёд. Трость отлетела в сторону, колени подломились. Я поймал его, не дал упасть.
С адъютантом мы отнесли Бикреева в сани, он умолк, закрыл глаза. Я метнулся в больницу, привёл заспанного взлохмаченного доктора, тот бегло осмотрел генерала.
— Обморок, жар. Не тревожьте его.
— Он должен остаться у вас.
— Вы с ума сошли! — зашипел доктор. — Это не тифозный барак! А если красные узнают? Всю больницу расстреляют из-за одного человека!
— Постойте, он прав, — обратился ко мне адъютант. — Его высокопревосходительство просили не оставлять его в пути.
Скверно начался день.
— До встречи у Семёнова, — сказал я адъютанту.
— Лучше поезжайте прямо за границу, — ответил он. — Не ходите за нами. С этого дня мы все мертвы.
****
Я подъехал к Иннокентьевской в пять часов утра. Промерз до костного мозга. Моя дрожь передалась коню, он успокоился, лишь когда мы ворвались в станционный поселок. В конце крайнего переулка железной арбалетной стрелой блеснула дорога.
Картина открылась безутешная. От края до горизонта все забито примерзшими к рельсам поездами. Длинные цепи вагонов курились вялыми столбиками жилых дымков. Площадь у вокзала пуста, лишь ветер качает ненужный фонарь.
Я сошел на землю и, оставив коня на привязи, пересек пути вброд.
Поиски заняли около часа. На рельсах ни одного пульмана, только зябнут под ветром десятки теплушек и товарняков, торопливо разграбленных местными бандитами, обыскавшими здесь каждый клочок. В конце я вернулся к своему коню, угостил его сеном и горстью рафинада, что прихватил в одном из раздернутых вагонных чрев, и повернул обратно на вокзал.
Народ просыпался. Прежний сумрак уже был разбавлен предвкушением солнца, люди сновали туда-сюда с котелками. То и дело спрашивали табак и хлеб, не находили и продолжали обход соседних эшелонов, будто их судьба была слаще. Повинуясь привычке, на станцию из разбросанного по обе стороны поселка потянулся дорожный люд. Закутанные в платки торговки несли на вокзал и в госпиталь корзины с горячей снедью.
Казалось, городок на железной дороге получил билет в ещё один день, как вдруг перрон переменился: народ притих, сжал кулаки и вытянул шеи. На северо-западе, в мерклой железной дали возникло багровое пятно, быстро вырастая во что-то грандиозное. В небо ударил столб угольного дыма. К станции на всех парах летел бронепоезд.
Нескладный, будто собранный пьяными богами состав коробился щетинистой громадой. Наскоро обшитые стальными листами вагоны ритмично отбивали стыки, будто тяжёлая кавалерийская лава наступала по звонкому льду. Мощный угрюмый строй казарм и пулемётных блоков разрывали два паровоза в центре и рассыпанные вдоль поезда артиллерийские башни; круглые, квадратные, при всём своём кубистическом безумии они не превышали высоту паровозных труб, чтобы вписаться в дорожные арки; ведшие к ним поручни и лестницы были приварены как попало, некоторые никуда не вели. По красным, с глубокими вмятинами бортам шла надпись:
ТОВАРИЩ АГИРРЕ
Трудно подумать что-то хорошее о поезде, названном в честь испанского конкистадора, который предал своего короля ради поиска Эльдорадо. Ещё труднее понять, отчего земля выдерживает этот скрежещущий ад, и рельсы не крошатся под ним.
Первыми очнулись машинисты паровоза, стоявшего против вокзала. Поезд нервически вздрогнул. Пыхнули струи пара, долгий гудок ударил в уши, и, понемногу набирая ход, вагоны потянулись мимо станции на юг.
Люди постепенно приходили в себя, заметались, собирая котомки, побежали. Бронепоезд был уже виден отчетливо, жар его котлов плавил февральский воздух.
Костлявые пальцы впились в мой погон. Кто-то заорал:
— Хватай его благородию! Награда будет!
Кричал старик в оборванной шинели, приплясывая на месте, как ташкентский дервиш. Прямо на меня двинулся фиксатый под два метра ростом. Идиот не разобрал мундир британского офицера и получил кросс в челюсть, с чем и ушел в толпу. Однако толпе явно пришлась по вкусу идея старика, поскольку я был один и очевидно при деньгах. От кучи крестьян и бродяг отделились пятеро с ножами и кастетами и, пританцовывая, пошли навстречу, уверенно беря в кольцо. Стало понятно, что тема бокса исчерпана. Я отступил на шаг, вынул револьвер и пять раз выстрелил почти в упор, надеясь, что толпа рассеется. Но, как говорил мой друг полковник Виленский, мир — это место, где наши мечты встречаются с прикладом винтовки.
