Сибирские беглецы и разбойники

Сеяли - пахали, а бывало, кистенем махали

В 1747 году Колывано-Воскресенские горные заводы, ранее принадлежавшие богатейшим промышленникам Демидовым, были переданы в собственность царской династии, и местные крестьяне превратились в пожизненных рабов. Вместо отдания в солдаты их приписывали к заводам в качестве мастеровых, отрывали от семьи и хозяйства. Зарплата рабочих составляла в среднем 16 рублей в год. Жили они в бараках под охраной солдат и казаков, уходить с заводов не имели права, годами не видели родных. Уход с территории завода на 30 верст считался побегом, и виновного подвергали наказанию. Любое насилие рождает сопротивление, и побег стал самой распространенной формой протеста.

Бежать, чтобы не мучиться
За 50 лет было зафиксировано 2619 побегов. В судебных материалах второй половины XVIII века сохранились показания пойманных беглецов. Например, горные работники Неупокоев и Яренский в 1784 году "сговорились бежать, чтобы не мучиться", служитель Барнаульского завода Казанцев заявил, что "лучше в киргизы уйти пасти коней, а не работать на руднике", а 17-летний Иван Карпов, "работая у плавильной печи, стосковался по матери своей и с глупости в ношное время бежал". Кнут, пытка, ссылка на Нерчинские заводы и казнь способствовали увеличению числа беглых.
Длительный побег был редкостью, но даже неудачная попытка вырваться на волю вдохновляла на тот же поступок многих мастеровых. Беглецы-рецидивисты, неоднократно уходившие с заводов, становились почти фольклорными персонажами. Еще в прошлом веке на Алтае сохранялись легенды о беглецах Сороке (Иване Сорокине), Криволуцком, Селезневе, братьях Белоусовых. Большинство беглецов находились на воле меньше года, но иным удавалось скрываться по 10, 12, а девятерым счастливчикам — 17 лет.
Один из историков XIX века писал: "Воровская слава беглецов привлекала к ним сподвижников, развращала крестьян возможностью легкой наживы". Действительно, часть бежавших ради пропитания и мести угнетателям становились разбойниками. В 1826 году в тюрьму Змеиногорского рудника были заключены "Колыванского завода каменоломцы" Прокопий, Константин, Степан и Ерофей Белоусовы, которые со своими девятью товарищами обвинялись "в побеге, воровствах и грабеже у людей разного звания трех тысяч рублей".
Великий сибирский историк Афанасий Щапов считал разбойников "особым многозначительным в народной массе типом беглых". По его убеждению, разбойничество, как и бродяжничество, являлось свойством русского, в частности сибирского, национального характера. Его начало он видел в мифических русских богатырях, новгородских ушкуйниках, сподвижниках Степана Разина и Емельяна Пугачева. "Солдатчина, крепостной гнет и произвол начальства вызывали мщение, разгул могучей физической силы, направленные на богачей, дворян-помещиков, на начальников", — писал Щапов.
Беглецы-труженики
Документы свидетельствуют, что подавляющая часть беглецов и в побеге вели трудовую жизнь. Крестьяне не только не выдавали беглых, но с удовольствием брали их в работники. Разумеется, это объяснялось не одной добротой сибиряков, но и материальной выгодой. Беглец рад был вкалывать на благодетеля ради крова и хлеба.
В 1772 году была поймана дочь посадского из Екатеринбурга Наталья Степанова. Много лет она находилась в Тобольске по некоторому секретному делу, потом попала в ссылку в Томск. Оттуда, не желая жить четвертым браком по принуждению, бежала в Тобольск в надежде найти защиту у губернатора и была сослана на Нерчинские заводы. Здесь местный умелец написал ей паспорт на имя ее брата, и она, переодевшись в мужское платье, бежала в Барнаул.
Долгое время женщина жила у разных крестьян, называясь то внуком, то племянником очередного хозяина, работала в домовом хозяйстве, шила платья и обувь. Крестьяне принимали ее не только как работницу, но и как ворожейку, — Наталья лечила их детей от сумасбродной болезни. Поскольку сибирский крестьянин обладал относительной личной свободой и контроль властей за ним был меньше, чем в России, он мог месяцами и годами укрывать беглецов, используя себе во благо их труд.
Многие беглые скрывались в труднодоступных местах, строили избы и жили, "питаясь рыбою и сеянным собою хлебом и овощем". Семена пшеницы беглецы выменивали у тех же крестьян на ягоды, орехи, рыбу и продукты звериного промысла. Один такой пустынник, Яков Лубягин, в 1762 году бежал, инсценировав самоубийство (оставил свою одежду на берегу реки), и направился в Кулундинскую степь. Нищенством он набрал хлеба с пуд и немного денег, купил топор, нож и огниво. У озера сделал земляную избушку и прожил там три года, обменивая у крестьян хлеб на рыбу. Для совершения торговых операций Яков уходил от своей избушки верст за 20 и более. В Касмалинской степи он прожил еще три года, а последние четыре года провел в Мунгатских вершинах. Побег Лубягина длился 10 лет.
Беглецы-старообрядцы
В сибирских лесах и горах жило много старообрядцев, скрывавшихся от преследований. В их скитах беглецы находили приют. Нередко мастеровые бежали с единственной надеждой — "сыскать каких ни на есть стариков". В побеге иногда даже семьи создавались. Беглая жена посельщика Пименова обитала в лесной избушке с беглецом Захаровым. Двое их детей, родившихся в лесу, были крещены одним погружением в воду.
Большая часть беглых скрывались на заимках, куда хозяева тайком приносили еду, а те на них работали. Случалось, что хозяин выдвигал неприемлемые условия, и беглым оставалось либо заняться воровством, либо явиться с повинной. В 1796 году крестьянин Быков из деревни Стрельной Верхотомского острога прятал на заимке беглецов Ушакова и Балахнина. Они отказались от его предложения убивать чужих коров, остались без хлеба и вынуждены были вернуться на рудник.
Беглецы-разбойники
Четверть от общего числа беглых предпочитали не сеять и пахать, а свистеть кистенем на большой дороге. В эту категорию входили бежавшие из тюрем колодники, каторжные и беглые солдаты. Они сбивались в артели и меняли награбленное на хлеб и порох.
Шесть лет находились в побеге братья Полковниковы. Сколотив шайку на озере Карасук, они занялись конокрадством, охотой и рыболовством. Для продажи зверя и рыбы выезжали в Тобольск. В 1761 году Полковниковых поймали, но один из них, Степан, после телесного наказания и перевода с Барнаульского на Томский завод вновь бежал.
В 1760 году группа каторжных направилась в деревню Шадрино, чтобы "убить до смерти" иркутского крестьянина Мелентьева, у которого, по их сведениям, "имелось денег сот с пять". Вел отряд экспроприаторов каторжный Василий Мурзинцев, "битый кнутом за многие его побеги, воровство и смертоубийство". Знаменитый разбойник Афанасий Селезнев много раз бежал из Кузнецкой тюрьмы, вместе с братьями ушел на реку Бухтарму, чтобы жить свободно. Беглецу оказывали поддержку не только многочисленные родственники, но и все население округи, и он еще при жизни стал легендарным героем. На Алтае память о нем сохранялась в течение двух столетий.
Сибирские разбойники нередко вели себя так, как Робин Гуд. В 1771 году "беглые воры и злодеи" Петр Бочаров и Егор Алымов на Красноярской дороге грабили иркутских купцов, а деньги и товар раздавали живущим по той дороге заводским крестьянам. Летом 1798 года партия беглых во главе со Степаном Тюменевым пограбила дворы богатых крестьян, а также скупщика Захарова, у которого было отнято имущества на сумму 2400 рублей. Крестьяне за содействие разбойникам получили от них туго набитый мешок денег.
Местный управитель докладывал горному начальству: "Тюменев чинит грабительства достаточных крестьян и раздает награбленное малоимущим, приговаривая — вам, бедным, негде взять". В деревне Хорской разбойники отняли у крестьянина Куликова муки 50 пудов, но за каждый пуд заплатили по 25 копеек.
Беглецы-бунтари
В 1774 году в Змеиногорскую тюрьму были привезены сподвижники Емельяна Пугачева: полковники Тюрин и Филинков, атаман Лошкарев, есаул Григорьев, Никитин, Андреев и другие. Они замыслили побег, и в заговоре приняли участие 28 человек — к пугачевцам примкнули горнорабочие и каторжные. Михаил Андреев мечтал уйти в киргизские степи, собрать войско, вернуться на Колывано-Воскресенские заводы, "разграбя ружья, артиллерию, разбить Змеиногорскую крепость, начальство перевешать", рабочих увести с собой. Несмотря на помощь местных мастеровых, побег 15 сентября 1775 года закончился провалом.
В ходе следствия выяснилось, что еще до побега полковник Тюрин общался с горным служителем, у которого имелась копия с указа Петра III, а к Родиону Лошкареву на рудник приезжал неизвестный крестьянин, передавший сообщение, что "император жив, да и Пугачев не казнен, а вместо него казнен (человек. — Прим. ред.) из яицких казаков".
Бывший участник пугачевского движения, ялуторовский крестьянин Петр Хрипунов, в 1783—1786 годах объявлял себя либо императором Петром III, либо Пугачевым и "ходил в каменные горы к живущим в лесах беглым людям для разглашения, что государь Петр Федорович жив". Он распространял слухи, что "в степи около Барнаула, верстах в ста от озер Чановских, а от озера Карасук в 25 верстах стоит лагерем великая команда, при коей и государь Петр Федорович".
Хрипунов агитировал крестьян "сделать кампанию", набрать около 500 мастеровых и беглых, выручить сидевших в Змеиногорской тюрьме по пугачевскому делу шесть человек, которые могли в задуманном деле стать великими помощниками. Пойманный в 1786 году Петр Хрипунов сказал на допросе, что в Алтайских горах у него имеется огромное войско из беглых людей. Судьи не нашли ничего лучшего, как объявить его умалишенным.
Это уже было разбойничество особого рода. Групповой побег и самозванство ради нового восстания не на шутку перепугали горное начальство. Было спешно приказано "казаков привесть в готовность, батальон с артиллериею освидетельствовать и содержать в исправности", а донесения об этих событиях отправили в Петербург. Петр Хрипунов не совсем врал, говоря о людях в Алтайских горах, но об этом в следующем очерке.