Горячее лето 1879 года

Ровно 125 лет назад при загадочных обстоятельствах Иркутск был полностью уничтожен огнем

Начало в двадцать третьем и двадцать четвертом номерах

Спасение Иркутска
Вернемся, однако, к событиям того воскресенья. После того как вспыхнуло здание банка, следить за ходом и распространением огня не было никакой возможности. Город полыхал в разных пунктах и во всех направлениях. Иркутяне бросали дома, расположенные как в непосредственной близости от огня, так и с заветренной стороны пожара, к востоку от Главной Арсенальской улицы, и, как мы уже сказали, лезли со всем скарбом на Иерусалимскую гору. Мужики выносили из погребов спиртное и пили прямо на улицах.
Однако среди этого хаоса и полного беспорядка оставались люди, которые не потеряли силу воли и старались противостоять стихии. Так был спасен дом купца Брянцева (сейчас более известный как покосившийся и полуразвалившийся дом Шубина). Брянцев платил по три рубля за каждую бочку воды и при помощи домочадцев смог отстоять свою усадьбу. На Почтамтской улице, мобилизовав членов семьи и наемных работников, спас свой дом купец Маслов, в то время как все соседние дома, оставленные хозяевами, сгорели дотла. Люди, нанятые прежним городским головой, действительным статским советником Хаминовым, а также уже известным нам по событиям 22 июня управляющим золотосплавочной лабораторией Савицким и содержателем городской типографии Синицыным, остановили огонь возле Харлампиевской церкви. И хотя саму церковь отстоять не удалось, ближайшие к Ангаре кварталы были спасены.
Однако это были лишь эпизодические победы над стихией. Решающая победа над огнем была одержана в усадьбе купчихи Поповой. Главным фасадом усадьба выходила на Хлебную площадь, боковыми — на Арсенальную и Преображенскую улицы. Хозяйка уже вывезла все свои вещи на берег Ангары и погрузила на суда. Дом был застрахован, так что купчиху, в принципе, уже ничего не удерживало у родных пенатов. Она бросила прощальный взгляд на свое хозяйство, смахнула слезу и уже готовилась ретироваться, но была остановлена своими жильцами. Квартиранты стали убеждать купчиху, что усадьбу можно отстоять. Надо было лишь воспользоваться прикрытием сада и разобрать строения и заборы, смежные с уже пылающими домами. "И вы хотите, чтобы я работала багром?" — вспылила Попова. Квартиранты объяснили, что просят лишь лошадей и рабочих.
Попова согласилась. Лошади моментально были запряжены для подвоза воды; было нанято 24 человека из числа нижних чинов, бесцельно бродивших по Преображенской улице. Образовалась команда из 50 человек, готовых дать бой стихии. Ударными темпами заборы и строения Поповой были отделены от соседней усадьбы купца Голдобина, давно уже покинувшего свое жилище вместе с семьей и работниками. Строения, которые неизбежно должны были стать жертвой огня, были обложены камнем. Были разобраны даже деревянные тротуары. Неизвестно, удалось бы отстоять усадьбу купчихи, если бы на помощь команде Поповой не примчался купец Трапезников со своей пожарной машиной. Дом Трапезникова уже сгорел, однако купец мужественно не оставлял поле боя.
В итоге напротив уже загоревшегося дома купца Голдобина были выставлены три пожарные машины. Женщины, квартирантки Поповой, вытащили ковры, занавески, холсты, вымачивали их в воде и набрасывали на голдобинские строения. Вскоре особняк Голдобина обрушился, однако огонь не пошел дальше. Преображенская улица и весь оставшийся Иркутск были спасены.
Последствия пожара
Утром 25 июня глазу досужего наблюдателя предстала бы следующая картина: центр города лениво дымился, изредка выбрасывая последние языки пламени. Народ столпился на Иерусалимской горе, на берегу Ангары и Ушаковки. Здесь же были в беспорядке свалены узлы, тюки, сундуки — все, что удалось вывезти из обреченного города. В Иркутск никто не возвращался — даже те счастливчики, чьи дома не сгорели. По-прежнему ходили слухи о поджигателях и о том, что должен сгореть весь город. Виновниками поджогов называли ссыльных социалистов. Несколько женщин родили прямо на Иерусалимской горе — без врачебной помощи, на виду у всех беженцев. Дети, появившиеся на свет недоношенными, естественно, не выжили.
Власти тем временем начали подсчитывать убытки от пожаров. За два дня, 22 и 24 июня, огонь уничтожил 61 квартал — самые густонаселенные и с самыми богатыми строениями. Из более или менее приличных улиц осталась лишь Преображенская, тут же ставшая центральной, половина Ланинской и часть Большой. Погорельцами стали 14 887 иркутян. Для сравнения: в оставшейся части города (вместе с тремя предместьями, войсками и тюрьмой) проживало 17 634 человека.
В Иркутске сразу поднялись цены на стройматериалы и продукты. Однако предложение находило спрос: в город полились страховые деньги, так что зажиточная часть иркутян не бедствовала. Мастеровые в свою очередь резко подняли цены на свои услуги, но, даже несмотря на это, рабочих рук для восстановления города не хватало. Узнав о высоких заработках, в Иркутск потянулись люди из близлежащих городов и деревень. В общем, в регионе наметился небольшой экономический подъем. И о расследовании причин пожара в Иркутске быстро забыли.
Легенда о золотом сундуке
Разговоры о поджоге, равно как и легенда об исчезновении "золотого" сундука, ходили в Иркутске вплоть до Октябрьской революции. Пожар и сундук народная молва не зря связывала вместе, поскольку совершенно очевидно, что целью поджигателей являлось именно казначейство. Зачем было затевать такой глобальный костер, спросите вы. Не проще ли было поджечь само казначейство?
Не проще. Во-первых, банк и казначейство неплохо охранялись, так что поджечь их отдельно, без всеобщего хаоса вряд ли удалось бы. Во-вторых, если даже удалось бы, не факт, что служащим банка удалось бы вынести сундук. Огонь, по замыслу поджигателей, должен подходить со стороны, и у сотрудников банка должно было хватить времени на эвакуацию золота.
И вот 22 июня загорелась стайка мещанина Ушакова. Огонь шел в нужном направлении, то есть к казначейству, но, вопреки плану поджигателей, был остановлен в архиерейском дворе — сравнительно недалеко от банка. Стало ясно, что необходимо организовывать второй пожар — и как можно быстрее, пока сохраняется сухая погода. Удобный случай представился через день. Тактика поджигателей была проста: сначала отвлекающий маневр, а потом удар по цели. Устраивать пожар в Глазково или в каком-либо из иркутских предместий злоумышленники не стали — слишком уж это напоминало события двухдневной давности и сразу бы навело на мысль о поджоге. Они запалили самый центр — с наиболее плотной застройкой и густым населением. Когда горожане, включая пожарных, полицейских и военных, были истощены и деморализованы, якобы от головни загорелся "нужный" квартал.
Кто были эти поджигатели? Сейчас мы вряд ли ответим на этот вопрос. Если верить слухам, которые ходили в то время в Иркутске, некоторые члены шайки были из числа военных (или переодетых в военную форму людей) — те самые, которые вызвались конвоировать сундук. Важную, если не главную роль играл человек на лошади, в нужный момент появившийся возле казначейства и управлявший перевозкой "золотого" сундука.
Управляющий отделением банка Щигровский, допрошенный полицейскими чинами на предмет, помнит ли он человека на лошади и на кого тот был похож (к чему, в самом деле, этот допрос, если сундук никуда не исчезал?), сообщил, что он походил на обойного мастера в конторе Грончевского. Щигровский якобы часто пользовался услугами Грончевского и осенью заметил у него нового напарника. (Судя по всему, Щигровский имел в виду обойного мастера Гасса, который появился в Иркутске в конце октября 1878 года.) По словам Щигровского, этот самый напарник приехал из Верхнеудинска (сейчас Улан-Удэ), где имел большую практику, якобы потерянную после пожара.
Пожар в Верхнеудинске
То обстоятельство, что во время пожара в Верхнеудинске Гасс (если это, конечно, он был тем загадочным человеком на лошади) находился в этом городе, придает словам Щигровского дополнительный интерес. Верхнеудинск был сожжен 10 июня 1878 года. Как рассказывают очевидцы, в пять вечера, когда дул сильный северо-восточный ветер, вспыхнуло надворное строение в усадьбе полицейского надзирателя Гордона. Огонь моментально распространился на соседние строения, и к сумеркам в Верхнеудинске полыхало уже десять кварталов.
Каких-то отвлекающих маневров поджигателям не потребовалось: в городе и так царил легкий хаос. Уда была в сильном разливе, смыло целую улицу, где помимо домов богатых купцов находился и гостиный двор. По слухам, именно там уже долгое время хранились крупные деньги, предназначенные для отправки в Троицкосавск и Кяхту. Когда вода стала заливать гостиный двор, ценности успели вынести в почтовую контору. Нужно ли говорить, что именно почта оказалась в числе первых "жертв" пожара.
Сообщим, что помимо почты и телеграфа в Верхнеудинске полностью сгорели еврейская молельня, аптека, каменная соборная церковь, каменное полицейское управление с деревянной каланчой, здание гауптвахты. Погибли два человека, но не от пожара, а от воды. Утонул мещанин, спавший на берегу реки, и старик, бросившийся к лодке и провалившийся в затопленный погреб. Когда вода спала, старика нашли стоящим по шею в иле и грязи.
Поскольку пожар начался с усадьбы полицейского чиновника, расследования причин возгорания в Верхнеудинске было проведено на сносном уровне, и основной версией был назван поджог сеновала. Причастны ли поджигатели Верхнеудинска к пожару в Иркутске? Ответ скорее положительный, тем более что некоторые обстоятельства и действующие лица этих событий удивительно схожи.