Привкус человеческого мяса на губах

Ликвидаторы последствий катастрофы в Мамонах долгое время не могли есть и до сих пор боятся летать на самолетах

Упавший самолет искали по всему городу
Радик Хисматулин, председатель Союза пожарных инвалидов и пострадавших при исполнении служебных обязанностей:
— В то время я работал преподавателем-методистом высшей пожарной школы. Когда поступило сообщение о самолете, мы с караулом двумя машинами выехали в район аэропорта, якобы на аварийную посадку. Доехали по объездной через Кузьмиху, там нас по рации остановили: самолет, мол, упал в районе железнодорожного вокзала в Ново-Ленино. Мы развернулись и поехали туда. Когда подъехали к месту, то там уже стояли части Иркутского гарнизона. Потом нам вновь по рации объявляют: самолет упал в районе Батарейной. И мы всей кавалькадой — машин десять — отправились к Батарейной. По дороге нас остановили гаишники и говорят: "Сворачивайте, ребята, в сторону Мамон, самолет там упал". В общем, подъехали мы туда самые первые — два водителя, я и 11 курсантов-первокурсников. Работали на месте до обеда. Вещи, деньги, паспорта собирали, складывали на плащ-палатку. Выносили тела. В один коровник врезался нос самолета. Там валялись коровы вперемешку с людьми. Как сейчас помню: торчит женская рука из-под снега, на ней два кольца.
В коровниках целых не находили, все отдельно — ноги, руки, головы. Потом все говорили, что если бы самолет не задел шасси за коровник, то мог бы спланировать на поле — оно ровное.
До обеда оцепления не было, потом нагнали курсантов. Машины скорой помощи стояли. Работник милиции, подполковник, сознание потерял, ему помощь оказывали.
Когда мы выезжали с места катастрофы, у сворота на Мамоны творилось нечто невообразимое. Там такие машины стояли — я в Иркутске подобных не видел. Крутые машины.
Потом приехали мы в высшую школу и пошли с ребятами в столовую. Я не могу есть, и все тут — на губах сладковатый привкус человеческого мяса.
Вскоре после этой аварии мне надо было лететь в Читу на свадьбу. Я жене говорю: "Не полечу". В конце концов приехал в аэропорт, прямо там перед посадкой выпил стакан водки и только в Чите очнулся.
В другой раз летел из Читы. Смотрю: кружим над Иркутском. Я думаю — ну, все. А люди — кто спит, кто книжку читает. Я думаю: вот странные, нет чтобы в окно посмотреть, поинтересоваться, что происходит. Потом я смотрю — над полями полетели, мысли все страшнее и страшнее. Но завершилось все благополучно — посадили самолет в Усть-Орде.
Бутылку выпили за десять минут
Виталий Грушко, заместитель начальника Октябрьского РОВД:
— В 1994 году я был командиром взвода в высшей пожарной школе. 3 января мы с ребятами находились на спортивных мероприятиях и получили сообщение о катастрофе. Первым выехал расчет во главе с Хисматулиным. После поехал я и еще 20 курсантов. Это было уже ближе к вечеру.
Сначала дали команду: ничего не трогать, ждать комиссию из Москвы. Но нашелся, может, смелый, может, умный человек, и дали команду: трупы убрать. До четырех утра мы вместе с бойцами шестой пожарной спецчасти все это убирали.
Первый салон и половина второго оказались в коровниках. А вторая часть и хвостовой салон улетели в поле. Там были разбросаны тела — все обнаженные, но в основном целые. Всего мы подняли там около 70 трупов.
Представьте ситуацию: мы спускаемся вниз, к этому полю, и тут все начинает происходить, как в кино или как во сне: включают прожекторы и... повсюду мертвые лежат. А бежать-то нам некуда.
Ребята из шестой части — бывалые мужики — помогли нам своими эмоциями, даже криком: "Давай, парни, чего стоите? Вперед!"
А еще получилось так, что тела в снег вмерзли, приходилось отдирать. Но задача была — целыми достать, положить на носилки и погрузить в машины.
Мародеры, конечно, были. Но на своих пацанов я не грешу, я их просто просил: "Ребята, этого делать не надо — или в такой же самолет сядете, или лишитесь мужского достоинства в 30 лет". И я за них уверен — они не брали.
Жутковато все себя чувствовали, в том числе и я. Привезли молодых ребят из ИВВАИУ, первокурсников. Но потом дали команду их заменить. Пожарные психологически готовы к встрече со смертью с первых лет учебы, а вот ребята из ИВВАИУ, конечно, не могли адекватно все это воспринять.
Я скажу откровенно: с собой выпить взял. Мне бутылку перед выездом дал товарищ, который был на войне в Карабахе, он сказал, что она мне обязательно понадобится. Мы потом втроем за 10 минут ее выпили. И пацанам я разрешил. Когда поехали назад, сказал им: "Ребята, у кого есть, выпейте". И мне за это не стыдно. Ребята все достойные, копейки там не взяли — иначе они бы не были пожарными.
С той поры как произошла эта ужасная катастрофа, я всегда, когда мимо Мамон еду, туда заезжаю и кладу цветы. Это человеческое горе.
До сих пор перед глазами стоит картина: мать и маленький ребенок рядом. Женщина, судя по всему, держала малыша на руках, и только от удара они разошлись на несколько метров.
Многие вопросы решали по наитию
Первый заместитель начальника аварийно-спасательной службы Иркутской области Сергей Лабутин (в январе 1994 года начальник отдела боевой подготовки штаба по делам ГО и ЧС Иркутской области):
— Третьего января у нас был выходной, около трех часов дня домой позвонил дежурный и сообщил предварительную информацию, что в районе Мамон упал самолет. После сбора в штабе в составе оперативной группы я выехал на место. Моя задача заключалась в определении масштабов катастрофы, составлении карты-схемы района ЧС, уточнении участков работ, позднее в аэропорту пришлось уточнять еще и списки погибших пассажиров. На месте увидели, что хвостовая часть самолета находится в овраге, а основная, протаранившая строения животноводческой фермы, полностью разрушена. Тела пассажиров и экипажа разбросало по всей территории фермы. Страшное, конечно, зрелище: людей в стропилах находили... Прибывшие к этому моменту бригады скорой помощи, пожарные и милиционеры уже установили, что никто из пассажиров и летчиков не выжил. Вместе со сторожем этой фермы погибло 125 человек.
Учитывая значительный разброс обломков самолета, было принято решение о привлечении дополнительных сил и средств. По согласованию с Министерством чрезвычайных ситуаций, в район отправили 851-й полк гражданской обороны из Усолья, были также задействованы курсанты авиационного и пожарного училищ.
В течение 8—10 часов после трагедии ликвидаторы приступили к основным работам. Из Москвы прибыл отряд Центраспаса. Надо сказать, что в Иркутске это была первая авиакатастрофа такого масштаба. Опыта работы не существовало, поэтому многие вопросы приходилось решать по наитию.
Как вспоминает Сергей Лабутин, к вечеру 4 января тела всех жертв были подняты и отправлены в морг. Но там произошло ЧП: прорвало трубу отопления, останки буквально обварило, что впоследствии затруднило процедуру опознания...
Раненых животных пришлось пристрелить
Главный специалист аварийно-спасательной службы Иркутской области Леонид Измайлов (в январе 1994 года заместитель начальника Забайкальской поисково-спасательной службы МЧС РФ):
— Начальник нашей службы Валерий Красник еще перед Новым годом объявил 3 января рабочим днем, как предчувствовал что-то. Поэтому в Мамоны мы выехали оперативно. Картина жуткая была. Выяснилось, что самолет упал, после того как развернулся в сторону аэропорта. Сначала он снес деревянную постройку (сарай с сеновалом), ударился о землю, опять поднялся, разрушил часть железобетонного коровника и носом врезался во второй, уже кирпичный коровник. Эта постройка еще тридцатых годов, очень крепкая; думаю, не окажись ее на пути самолета, у пассажиров был бы шанс выжить... После взрыва весь первый салон смяло, а хвостовую часть перебросило через другие постройки в овраг за пятьсот метров. Особенно страшное зрелище было возле второго коровника: фрагменты тел людей, обгоревшие крысы и коровы...
Раненые животные мычали в агонии, скотину пришлось пристрелить. Как вспоминает Леонид Измайлов, многие ликвидаторы были в шоке, в первые часы наблюдалось замешательство:
— Сначала мы пытались что-то сделать, нас остановили, более осмысленные действия стали предпринимать к 10 вечера. Везде деньги разбросаны — люди состоятельные летели, иностранцы, челноки. Валюту и документы мы целыми мешками собирали, потом отдавали милиции. Но представьте, эти же документы мы опять находили на месте, и уже без денег. Кроме того, местные мародеры успели поживиться... Мороз стоял около тридцати градусов. Тела повсюду, мне надолго запомнилась оторванная рука с кольцом на пальце... Вообще, на техногенной аварии таких масштабов пришлось работать впервые, до этого спасработы проводили только на ЧС природного характера (в 1993 году, например, мы искали на Хамар-Дабане пропавшую группу туристов из шести человек, нашли погибших через двадцать дней; представьте, как выглядели к этому моменту тела). Но в Мамонах картина была особенно страшной. Курсанты в обмороки падали, у одного парня вообще расстройство психики случилось, потом он в больнице лежал. Десять лет назад психологической службы не существовало, реабилитацию проводили старым проверенным средством — небольшими дозами спиртного.
По мнению Леонида Давыдовича, порядок в работе установился с приездом начальника Забайкальского регионального центра МЧС генерал-майора Авдеева:
— Кроме того, под утро прибыл центральный аэромобильный отряд МЧС. Они с собой вездеход привезли, "голубую птицу", оборудованный спецтехникой.
Леонид Измайлов называет эту катастрофу настоящим испытанием, закалившим ликвидаторов:
— После Мамон у спасателей единение произошло. В 1995 году это помогло нам работать на землетрясении в Нефтегорске...