Охотничьи истории

Особенности национальной охоты: от немецких угодий и прикарпатских лесов до сибирской тайги

Александр Мороз никогда не расставался с любимым увлечением, куда бы его ни забросила судьба. В Западной Украине, где родился и пацаном вместе с дедом уходил в закарпатские леса, ставил капканы и ловушки на лису. В Германии, во Франкфурте-на-Одере, где служил срочную и сверхсрочную, участвовал в загонной охоте — на изюбря, косулю, кабана. В Сибири, где живет уже более 20 лет и считает эти суровые края родными. Места вокруг Мельничной Пади в Иркутском районе исхожены им вдоль и поперек — все выходные он там: возьмет ружьишко, спустится к болотинке у залива Курма — вернется с рябчиком.

Лес, костер, 100 грамм

— Без охоты не могу. Надо идти, — улыбается Александр. — Может, не столько поохотиться, и дело даже не в этом мясе. Мне просто нужен лес, мне нужно ружье, костер, 100 грамм во фляге, чай на костре со смородиной замерзшей... Походить часов пять—шесть, вымотаться, прийти и... Это лучше, чем с бабой, бывает, ей-Богу, — смеется он. — Ага, точно так же хочется...

Ходить на зверя Мороза пристрастил двоюродный дед Онисим, бабушкин брат, — героический человек. Он выжил в двух лагерях: подростком — в немецком, потом в нашем, ГУЛАГе. До сих пор на своих ногах: все так же ставит капканы, выделывает шкуры, чучела мастерит — этому когда-то и внука, 14-летнего Сашку, научил.

Родное село Мороза — Должок, в трех километрах от Каменец-Подольского — города, знаменитого в истории. Это последние, северные, рубежи Римской империи на Днестре. Раньше он был губернским — даже при царе Николае. Только Хрущев сместил его в районный, центром сделав Хмельницк. Через Каменец каждые 15—20 лет — только поколение вырастало, прокатывалась война. Сначала территория приходилась на Галичину (русских князей Галицких вотчину), потом отошла под Чингисхана, Батыя, затем под Литву — Речь Посполитую, за ней — под Польшу, после — под Турцию. Царь Петр присоединил к России, в XIX веке Петлюра — к Украине. Рабоче-крестьянская власть — к СССР: голодом морили, в колхозы загоняли — строили новую жизнь.

— Около города такие наименования интересные, — рассказывает Александр. — Польские фольварки, русские фольварки — бывшие помещичьи запашки. Каменец стоит в каменном мешке, речка Смотрич огибает его подковой, 70 метров каньон, вокруг него — старинные башни. На окраине — стыке, где сходятся две излучины, — мост, там турецкая крепость — старая фортеция... По красоте Каменец в свое время занимал третье место на Украине после Киева и Львова.

В Великую Отечественную в нашем селе стояли немцы. Склады огромные соорудили с боеприпасами. Когда советская армия фашистов вытеснила, взрывали снаряды, крыши с домов слетали, они же соломенные были — халупы. В такой хате-то и я родился. Даже фотка единственная осталась: соломенный дом хохляцкий и сарай такой же, под скотину, соломой накрытый, заборы плетеные, из веток — плетень.

На ловца и зверь...

— Отец рассказывал, пацанами от немцев прятались по лесам — леса у нас огромные. Но не заблудишься — через каждые 10—15 километров друг от друга села. Достаточно пешком пару-другую верст пройти, и можно охотиться.

Места богатые. Рядом Карпаты — 150 километров. Тетеря, фазана, зайцев много, козы есть, кабанов полно: столько, что огороды — по 40—50 соток — перерывают, что к лесам подступают.

В основном мы с дедом занимались не охотой, а ловлей. Ловля — это другое, чем охота, дело: капканы, силки, ловушки. В заказниках, конечно, есть время для отстрела. Но в прикарпатских краях водятся ласка, выдра, хорьки, куницы, лиса — рыжая, чернобурая, в общем, зверь пушной, дорогостоящий. Мехами торговали. Заяц, фазан — понятно, интересно, ходишь на лыжах по полям, выслеживаешь, отстреливаешь. А когда ты ставишь капкан, приходишь в декабре-январе и вытаскиваешь куницу! За ее шкурку по тем временам 25 рублей платили — из двух куниц можно было пышную шапку сделать: выделать и продать. Хорошо, чтобы добыча в капкане еще не остыла, живая была.

Охота по-русски

— В армию я загремел по глупости, но сейчас ни о чем не жалею. Служил во времена, когда престиж военной профессии был очень высоким, армия дала мне все: работу, семью, квартиру, пенсию, — продолжает Александр. — Попал в Германию вместо Афгана, в то время в Афган до черта ровесников моих ушло. Служил в инженерных войсках — понтоны складывали, как четки. После дембеля остался на сверхсрочную, прапорщиком. Место службы — Франкфурт-на-Одере; за речкой сразу Польша.

В Германии у Александра появилось свое первое ружье. Он ходил в немецкие леса вместе с сослуживцами — такими же охотниками: ведь и за границей «рыбак рыбака видит издалека». «Мужики поехали, меня с собой взяли», — вспоминает Александр.

— Знаете, по Западной Украине, по нашим местам война прошла точно так же, как по их, — продолжает охотник свой рассказ. — Но мои края, родные, даже рядом не стояли и сравниться не могут с немецкими — сколько зверья там у них. Почему? Потому что у немцев совсем другое понятие об охоте и рыбалке. Вот идут, к примеру, наши, русские, офицеры, прапорщики на рыбалку, берут удочки, донки, все остальное. У немцев существует табель, или линейка, — меньше 15—20 см (с вилку) ты рыбу взять не можешь, потому что это считается малек. Что больше, — это твое. Наши берут все — от самой мелкой рыбешки и до огромной... Что у себя все повыгребали, так и там гребли.

Так вот, 1984 год, ноябрь, я в первый раз пошел на охоту в Германии. Коз стреляли и кабанов. Русские покупали у немцев угодья — территорию для охоты, делали загоны. Собираются человек 10—12 (на каждый коллектив своя деляна — 5—15 га земли), делятся напополам. Снег выпал, смотришь по дороге, есть ли заход зверья на территорию — по снегу же видно. Ага, есть! Оцепляется. Выставляются на линии 6—8 стрелков, оружие наизготовку, остальные заходят с обратной стороны и гонят — свистят, кричат, палками по деревьям колотят. Зверье от такого шума-гама спасается и выбегает на этих стрелков, те стреляют. Что гонится — забирается.

Наши выбивали все: сколько попало, все ложилось под ствол. Немцы так не охотятся. Это ихнее добро, они свое берегут. Надо 3—4 козы застрелить, ну максимум пять, вот они их добывают — и все! С ними всегда егерь, тот подает сигнал свистком или ракетой, охота сразу прекращается. Все битое, туши стаскиваются в одно место, добро делится: половину немецкие охотники государству сдают, половину себе. Вот почему у них в магазине можно дикое мясо купить, как у нас омуля. А у нас где ты дичь возьмешь в магазине? И в помине нету. Немцы не браконьерничают, потому что если я не охотник, но хочу кусок кабанины съесть или оленины, пошел в магазин — подороже, но купил.

Окончание в следующем номере.