Живое серебро, или Хвостатая мелочь

Холодная весна продлила промысловый сезон на Байкале, но рыбаки этому не особо рады. И вот почему. В прошлом году бригада Павла Благодетелева (СПК «Рыболовецкая артель «Кабанский рыбозавод») из Посольского 12 апреля уже сушила невод, а в этом ушла со льда почти на десять дней позже.

Казалось бы, в ситуации, когда уловы не ахти какие, мужики должны радоваться — лишние день-два могли кардинально изменить картину сезона в целом. Бывали случаи, когда за один раз бригады вытаскивали 250—300 центнеров сороги, потом возили её несколько дней на перерабатывающий завод. Сейчас хорошим уловом считается и 10 центнеров, но даже такое бывает далеко не каждый день. В итоге джекпот мужикам так и не выпал, но они подошли к этому скорее философски: хоть на солярке сэкономили.

Рыба — солярка — рыба

Продуктивная рыбалка бывает в самые опасные периоды — по первому и по последнему льду. Остаться на берегу бригаду заставляет не только чувство самосохранения, но и дефицит топлива: лимит солярки урезан до 20 литров на день. На топливо завод зарабатывает как раз продажей соровой рыбы: окунь, сорога пользуются большим спросом у жителей прибрежных деревень, автолавка регулярно совершает рейсы. В итоге получается замкнутый круг: чтобы поймать рыбу — нужна солярка, а для покупки солярки необходимо продать рыбу.

С окончанием рыболовного сезона горюче-смазочных материалов понадобится в разы больше — в хозяйстве начнётся посевная кампания. Коллектив хоть и называется рыболовецкой артелью, но на самом деле все работники — универсалы. Закончив с неводом, они готовят тракторы и выходят в поле: пашут, сеют, убирают урожай; потом снова на лёд. У мужиков не бывает сезонных перерывов, беспросветная работа — круглый год. Так и живут, постепенно свыкаясь с мыслью, что вряд ли увидят в отделении новую технику. С ностальгией вспоминают советские времена, когда тракторы и комбайны приходили по разнарядке. Свой МТЗ Павел Александрович, например, получал в 1995 году, то есть почти четверть века назад, с тех пор человек и машина испытывают друг друга на прочность…

Омуля справедливо называли хвостатой валютой Байкала. После запрета на его добычу легальным бригадам (браконьеры как добывали, так и добывают) осталась серебряная мелочь — сорога, карасики, окуни, позволяющая держать отрасль на плаву.

Не поймаем, так почистим водоём

Когда невод неспешно уже полз по поверхности льда и казалось — вот-вот появится мотня, кишащая рыбой, тетива вдруг натянулась, процесс застопорился. Снасть зацепила нечто более тяжёлое, чем самая что ни на есть трофейная щука. Рыбаки гадали — бревно или корабельный якорь, того и другого добра на дне хватает. Вытаскивать брёвна научились ещё в советские времена, когда по Байкалу корабли таскали «сигары» леса. Нередко их разбивало штормовой волной, часть древесины шла ко дну, и тогда незапланированный улов доставался практически каждой бригаде, а их работало тогда 7—8 в соре.

— Бывало, один конец бревна уходил в песок на несколько метров, поднять топляк не было возможности, и тогда разрезали нижнюю тетиву — иначе никак, — вспоминает Иван Благодетелев, старший брат бригадира. — Топляк вытаскивали в основном по первому льду.

На этот раз невод принёс два крупных бревна и коряги.

— Можешь сфотографировать всё это добро? — обратился ко мне бригадир.

— Могу. А зачем?

На секунду мне показалось, что в вопросе Павла Александровича кроется какой-то подвох.

— Отчитаться надо. Тут одна фирма выиграла тендер на очистку дна, но у них техники нет, да и вряд ли умеют они это делать. За счёт нас отчитываются они и хозяйству немного приплачивают денег за работу, а нам важна каждая копейка — скоро посевная. Весь этот хлам потом вывезем на берег.

Крупная коряга, как вуалью, окутала капроновая сеть-китайка. Никто не знает, сколько лет она тихонько плавает, убивая рыбу. Капроновая ячея сгниёт лет через 40—50, не раньше, и всё это время кусок браконьерской снасти будет ловить рыбу, у которой нет никаких шансов выбраться, и она погибнет. Для байкальской живности в этом коварство, опасность и главный вред капроновой снасти, которую давным-давно пора категорически запретить ввозить и продавать.

Для Павла Благодетелева позади уже сороковой сезон зимней ловли. Вспоминает: всякое было — и много рыбы добывали, и пустыми домой приходили.

— Это сейчас мы одни остались в соре, а раньше по 7—8 бригад одновременно выходило. Важно было успеть занять хорошее место на следующий день. Мужики, бывало, смотрят — ага, вот эта бригада хорошо добыла, значит, завтра мы рядом невод потянем. Но и конкуренты не дремали, — рассказывает бригадир. — Поэтому в конце рабочего дня за коня цепляли норило (длинная доска для протягивания снасти подо льдом. — Авт.) и скакали во всю прыть к искомому месту. Положили доску, а если ещё приподняли на полено — всё, место занято. Так норило могло два дня пролежать — никто не начнёт здесь спускать невод. 
А старики рассказывали — бывало, на конях по нескольку человек с разных сторон сора скакали, занимая место. Доходило до того, что просто кидали рукавицу на лёд, чтобы обозначить место.

Промысловики считают, что самым пагубным образом на численности рыбы сказалось резкое колебание уровня Байкала. В период маловодья сорога и окунь перестали заходить в соры, а та рыба, что всё же заплывала, становилась лёгкой добычей бакланов.

Второй год наблюдается подъём уровня воды на Байкале, и мужики надеются, что соровая рыба вернётся к исконным местам обитания. А там, глядишь, и омуля разрешат ловить...