Зеленый свитер

Галин муж — бабник. Грустно, конечно, когда это все, что ты можешь сказать о сорокалетнем мужике. Никаких, получается, нет в человеке симпатичных особенностей, талантов и дарований? Хотя бабники — они какие вообще-­то гусары? Удаль, безмерное обаяние? Чтоб женщины на край света за улыбку и слово? А у Гриши никаких слов. Гриша — бабник не громкий, скорее тихий. Сам ни за кем не бегает, сидит себе в уголочке, помалкивает, смотрит только — вот так, не отрываясь, не моргнет. Даже без всяких дальнейших планов на вечер. А женщины вдруг беспокоиться начинают, тревожиться, волноваться, бегать поминутно к зеркалу в прихожую, в ванную, проверяют там тушь потекшую, помаду, волосы взбивают трясущейся расческой. Внимание же. Вот так же и Галя поймалась. Он посмотрел долгим взглядом, а Галя взвилась — все ли в порядке. А потом еще Гриша то ли прочитал где­то, то ли по «ящику» ему объяснили, что мужиков в нашей стране один, может, на сто тысяч особей женского полу. Женщин, получается, много, а Гриша один. А что редкие мужики еще по улицам ходят, так те не в счет, они если и ходят, то быстрым шагом и в основном по направлению к магазинам с отделами «водка, вино, коньяк». Такие у них дела. Они еще курят и смотрят вдаль. Эти тоже не в счет. Мечтатели потому что. Они о чем угодно могут себе мечтать, кроме женщин. Думают, может, о том, как встретятся со своими единомышленниками и как давай спорить и говорить. Вплоть до обстановки в стране и мире. И общей потери нравственных ценностей. В карты никто не играет, в домино тоже, в шашки — нет, в нарды еще остались любители, но редко. Шахматы теперь только по телевизору можно увидеть, если есть желание смотреть старые советские фильмы. Шахматная доска и пианино «Красный Октябрь», считай кино 1976 года выпуска. Значит, такие, как Гриша, нарасхват, потому что остальные мужчины заняты своими планшетами и смартфонами. Значит, история про Гришу, точнее, про его жену Галю. Гриша — Галин второй муж. А первый слинял, студент; как Анька у них родилась, сразу слинял. Потом приехала его мама за какими­то вещами, Галя даже не поняла, о чем речь, а женщина мягко, но настойчиво требовала вернуть куртку зимнюю и две пары ботинок. Ботинки замшевые на шнурках и ботинки кожзам на липучках. А в сторону маленькой Ани эта женщина так и не посмотрела, такая суровая потому что женщина. Галя стояла у окна и кусала губы. А потом бегала по подружкам и всем все рассказывала: и про ботинки, и про то, что не посмотрела на Аню. Зато Галин родной отец сказал — всем так лучше. Хотя Галя плакала и не видела больше в своей жизни ничего хорошего. Ну а потом шли годы, и Галя встретила Гришу. И как­то это совпало с Анькиным переходным возрастом, во всяком случае Галя увидела в Грише человека, который ей поможет советом. Ну, чтобы Галя жаловалась, а Гриша утешал. Классно же. Он говорил ей: «Да ты что, все будет хорошо!» Убедительно так. И про трудности Аниного взросления, и про то, что они все смогут преодолеть. Потому что вместе же, вдвоем? Да? Гриша с Галей, конечно же, были вдвоем и вместе, но Анька буянила еще больше прежнего, поэтому Галин отец решил, что внучка пока поживет у них. В общем, правильное было решение, потому что толку от Гали в тот момент было ноль. Потому что у Гали сплошные нервы и слезы, у Аньки самой нервы и слезы, а дед сказал — хватит, развели тут… сплошной Тургенев. Поэтому у деда Аня особо не ныла, пробовала бабушку разжалобить, а она только смеется — все это мы проходили. Так что если дед сказал — с утра в воскресенье едем на дачу, значит, на дачу. Хоть про каких заболевших подруг тут ври, никакого сострадания, отзывчивости и взаимовыручки. На дачу — значит, на дачу, а к подружке по дороге заедем, малины ей завезем. Ну, нормально, а? Подружка, может, не в курсе, что у нее ангина. Галя пробовала тоже Гришу к даче приучать, к такому семейному отдыху, но дача и Гриша — это несмешное кино. Потому что Гриша там слоняется и всем мешает. Да он, собственно, везде слоняется, где нет телевизора. И Галя ходит за Гришей и присматривает, чтобы он не нанес себе увечья. Так что лучше быстро посидеть на веранде, выпить чаю со смородиновым листом и быстро ехать, иначе: а) Гриша порежет себе руку; б) Гриша вляпается в кучу навоза; в) Гриша перевернет бак с водой для полива; г) Гриша свернет полку с посудой. Так что поход в травмпункт — дело обычное. Поэтому Галина мать попросила: как­то лучше без Гриши. От греха подальше. Ну, в общем, дочка у них какая есть, а с Гришей — уже перебор. Поэтому выходные Галя и Гриша проводили в городе. Как Галя? Известно как. Стирка, уборка, готовка. Пылесос гудит, стиралка крутит, суп на плите булькает. Скучно. Гриша свитер наденет, зеленый такой, и мается. Потом встает и кричит сквозь шум: «Я, пожалуй, пройдусь!» А Галя не слышит, шурует с веником на балконе. Голову только поднимет, а Гриша — по двору стремительной походкой, уже и за угол свернул. Возвращается когда рано, когда поздно. Как настроение. Когда звонит, когда нет. Что­то всегда с телефоном или с общественным транспортом. Галя делает вид, что верит — и насчет телефона, и насчет трамвая, троллейбуса, маршрутки. Галя в каком­то смысле махнула на все рукой. Не то что с рук ест, но ни на что особо в своей жизни уже не надеется. К родителям за советом особо не сунешься, что скажут — известно. Давно смотрят на нее как на совсем придурочную. Потому что ни одна уважающая себя женщина… и так далее.

****

Галин отец как­то дал слово своей жене, что лезть с советами в Галину жизнь не будет. Хотя руки чешутся. Так что родители ничего давно не советуют, но по их лицам все можно понять. Но Галя так благодарна им за Аню. Потому что обстановка в Галином доме никому не прибавит счастья, особенно Ане. Гриша слоняется в своем красивом свитере, и Галя с вечной своей странной улыбкой. Зато бабушка с дедом загрузили внучку по полной. Кружки, студии, репетиторы. Строго по графику и дисциплина. И полный дом Анькиных подружек по праздникам. Любой повод — чтобы позвать гостей. Как умудряются все успевать и не переругаться? Никакой казармы, а нормальный дом для веселого ребенка. А у Гали в жизни никакого веселья. И у Гриши, похоже, тоска. Он такой печальный, печальный, печальный. Это все чувствуют, особенно женщины. И всем им хочется увидеть на его лице улыбку. И винят все, конечно же, Галю. Потому что Галя зануда и неинтересная женщина. Если не может создать условия. Галя условия не создает, а другие женщины стараются. А Гале тоже хочется куда­то уйти, но уйти некуда, поэтому она только на работу и ходит. Ходит и ходит. Туда­обратно. А Гриша вроде в ее жизни присутствует, а протяни руку, позови — нет его. Он, может, и сидит напротив, может, и ест картошку с котлетами, и компот пьет, и творог на завтрак. Может разговор поддержать, отвечает, но часто невпопад. Он совсем чужой человек. Галя понимает, что Грише уходить отсюда не хочется. Потому что с теми женщинами неизвестно что, а Галя — проверенный человек. До травмпункта, во всяком случае, довезет, не бросит. И ехать к своей матери Грише совсем не хочется. Ново­Ленино, ага, это уже совсем другой город. С работы по пробкам — как раз к ночи приедешь, а утром — с двумя пересадками. На одном такси разоришься. А если в гостях каких застрянешь, все же знакомые здесь, по линии трамвайных маршрутов. Из пункта А в пункт Б пешком. У Гали квартира с видом на реку, самый центр, центрее некуда. Соседи тихие, интеллигентные приятные лица, даже собаки у них спокойные и воспитанные. Дети не орут матами, цветы, сирень, яблони. Все бросить и уехать неизвестно куда? Пусть даже Галя — с вечным своим несчастным лицом. Думает о чем­то, молчит. Спросишь — ответит невпопад. Живут они оба как на автопилоте. «Галя, проснись, наконец, я тебя третий раз спрашиваю, где мой зеленый свитер». А Галя таращится на него и словно не понимает вопроса. «Я… спрашиваю… где… мой... зеленый… свитер». И Галя повторяет за ним как эхо: свитер, зеленый. Точно пытается представить, что такое свитер, что означает слово «зеленый».

****

А потом была одна история. К ним на работу пришел новый сотрудник, такой, можно сказать, обычный вполне человек. И он на Галю запал. «Чаю вам или кофе?» Очередь в буфете займет. Такая ерунда, а вокруг шушукаются, сплетничают, а до Гали не сразу доходит, что это он за ней так ухаживает. Галя думает, что пришел к ним воспитанный человек. И его отношение к ней — от вежливости. Конечно, потом удивилась, ничего такого в ответ не почувствовала, но приятно. Пару раз даже в кино сходили. Галя решила — по­приятельски, а он с душевными разговорами не лез, больше про кино и разговаривали. У подъезда — пока­пока. Как­-то в воскресенье на улице встретились, Галя по магазинам, покупки скучные — сахару, хлеба купить, свеклы на винегрет. Сумка и набилась. Идет себе, по сторонам не смотрит. А тут:

«Здрасьте, давайте я вам помогу». По дороге в кафе зашли, по пирожному съели. На улицу вышли — хорошо, весна. Он говорит: «Давайте тут по дороге зайдем, друзья в отпуск уехали, попросили за цветами присмотреть». Галя кивнула — пойдемте присмотрим за вашими цветами. Действительно, все рядом. Поднялись в квартиру, и тут Галя ахнула. Потому что по стенам фотографии, а на снимках — Юлька, ее школьная еще подруга. Юлька Самойлова. Сто лет прошло, как не виделись. А здесь — как в альбоме — вся Юлькина жизнь. Родители, муж, дети, кошки, собаки. Юлька на море, Юлька в горах. Галя узнавала и вспоминала, радовалась, завидовала и восхищалась. Чужая счастливая жизнь. Цветы полили, от чая она отказалась, поспешила домой. Галя зашла в квартиру, прошлась по комнатам. Ее дом, дом ее дочери. И везде, везде, везде — вещи Гриши. Ни одной Аниной игрушки, ни одной ее книжки. Шкафы забиты его одеждой. Бывшая Анина комната — его кабинет. Зачем ему кабинет? Он писатель? Он ученый? Музыкант? Он бабник? Зачем бабнику кабинет? А где Галя? А где, в конце концов, ее дочь? Ночевать Гриша не пришел. Позвонил среди ночи, что­то мямлил неубедительно. Галя не вслушивалась, отключила телефон. Скоро все было упаковано, все коробки надписаны — верхняя одежда, брюки, джинсы, обувь. Отдельно пакет для зеленого свитера. Позвонила его матери, попросила не уходить никуда в течение часа. Заинтригованная Гришина мать пообещала, что никуда не уйдет. В квартиру Гришиной матери Галя не заходила, сидела в машине. Командовать там было нечем, грузчики и без нее хорошо делали свою работу.