Депутат ЗС Андрей Чернышев рассказал о становлении сибирского характера и о людях, с которыми ему довелось встречаться
Вот уже более десяти лет депутат Законодательного собрания Иркутской области Андрей Чернышев представляет в региональном парламенте интересы жителей северных территорий. За это время он побывал во всех отдаленных населенных пунктах Братского, Нижнеилимского, Усть-Удинского, Балаганского районов, и сейчас его по праву считают здесь, в исконно сибирских селах, своим, родным, по сути, человеком. Неудивительно поэтому, что очень часто с депутатом связывают такое устойчивое выражение, как «сибирский характер». Так называется газета, которую он издает, благотворительный фонд, который он возглавляет. С темы «сибирского характера» мы и начали беседу с депутатом ЗС Андреем Чернышевым.
Люди в Сибири посильнее
— Скажите, Андрей Владимирович, а что для вас значит это выражение — «сибирский характер»?
— Я считаю, что у большинства жителей нашей огромной страны — в Архангельске, на Урале или на Дальнем Востоке — черты характера, в принципе, схожие. Мы все готовы прийти на выручку, стойко переносить трудности, мы порядочны и справедливы. Эти черты свойственны русскому характеру, а сибирский характер — он такой же, только люди здесь посильнее и характер у них покрепче.
— А ваш характер можно назвать сибирским?
— Давайте я расскажу вам одну историю — возможно, она и станет ответом на ваш вопрос. На свою первую избирательную кампанию я пошел в 2004 году. У меня было много встреч с избирателями. Тогда я был еще неопытный, ничего не знавший и не умевший кандидат, тем не менее на этих встречах люди часто говорили мне: вот видно, что у вас сибирский характер, мы вам доверяем. Эта фраза постоянно, словно сама собой, возникала на наших встречах, и мы решили сначала сделать ее лозунгом нашей предвыборной кампании, а потом уже появились газета и фонд. Я родился в Сибири, вырос в Сибири, и ничего удивительного нет, что у меня сформировалось особое сибирское мировоззрение, которое и называется сибирским характером. У меня, как, наверное, у большинства жителей России, есть свои идеи, задачи, планы, я всегда отстаиваю свою позицию, но только делаю это чуть покрепче, понадежнее, как и положено сибирякам.
— Расскажите, Андрей Владимирович, как формировался ваш характер.
— Его формирование началось еще в детстве. Я вырос в рабочем поселке Чекановском, недалеко от Братска. Большая часть населения работала на алюминиевом заводе. Мы жили в достаточно некомфортных условиях. У нас даже воды не было. Нужно было караулить водовозку, которая приезжала только по определенным дням, независимо от погоды — жара или мороз. И ты бегаешь с ведрами, наполняешь бочку, которая стоит прямо в квартире. Пропустил машину — остался без воды на неделю. Кухня маленькая, метра четыре, и на этих четырех метрах еще бочка стоит. При этом она являлась для нашей семьи, по сути, одним из главных источников жизни. Я часто вспоминаю эту бочку и, может, поэтому сейчас так внимательно отношусь к проблемам обеспечения водой, приобретаю для поселков водовозки, потому что сам в детстве прошел через страшнейший дефицит воды.
Понимание справедливости
— Вы упомянули, что жители поселка Чекановского работали на алюминиевом заводе. Получается, в материальном плане вы должны были неплохо жить?
— У меня родители работали не на БрАЗе. Мама сначала была сестрой-хозяйкой в больнице, потом получила дополнительное образование и стала работать бухгалтером в поселковом совете. Сколько она могла получать в то время? Наверное, 90 рублей. А папа работал водителем на самосвале, потом на лесовозе. Я не скажу, что мы были обеспеченной семьей, хотя и не бедствовали. Когда мне было семь лет, приобрели машину, «Жигули»-копейку. На покупку скидывались все кто может. И это тоже проявление сибирского характера, когда помогали соседи, родственники — без всяких расписок, залогов, под честное слово. Никто никаких процентов не включал, не было конфликтов и скандалов на этой почве. Я не помню, чтобы мы запирали двери. А когда все-таки запирали, ключи лежали под ковриком или в почтовом ящике.
— Вы, наверное, хулиганом в детстве были?
— Нет, не был, хотя, конечно, за поведение мне иногда в школе влетало. По-другому и быть не могло. У нас район был рабочим, парни — нагловатыми, и так или иначе избежать столкновений по принципиальным соображениям не получалось. Но у нас было свое понимание справедливости: если тебя обидели, ты за себя должен постоять, но слабого, маленького бить нельзя. Мы делали самострелы, рогатки. В общем, занимались всем тем, что было характерно для того времени. С этими «увлечениями» у меня связано одно очень яркое воспоминание. Как-то зимой решил проверить свою меткость — выстрелил из рогатки в воробья и неожиданно для себя попал. Птичка упала. Меня тогда охватила дикая паника: что же я наделал? Я полез в сугроб, нашел этого воробья, выходил его. Он жил у меня дома какое-то время, я его кормил, поил, а потом отпустил. И с тех пор такого не было, чтобы я стрелял по живому существу.
— То есть вы не охотник?
— Нет. Я могу посидеть у костра, составить компанию, по лесу походить, но чтобы я взял в руки ружье — нет. Максимум — в тире пострелять могу.
Школы нет, дружба осталась
— В школе хорошо учились?
— Когда я пошел в школу, уже умел читать, причем читал бегло. Сейчас, возможно, этим никого не удивить, но в то время я гордился, что в пять лет сам прочитал «Старика Хоттабыча». Пока учился, перечитал все книги из нашей школьной библиотеки. Наконец, добрался до Большой советской энциклопедии. Ее вообще-то выдавать было нельзя, но я уговорил библиотекаря, и она мне разрешила брать энциклопедию домой, по одному тому. Как сейчас помню эти тяжеленные книги темно-красного цвета… Я всегда был отличником, как минимум хорошистом. Выигрывал городские олимпиады по географии, по немецкому и русскому языку, по математике был в призерах. При этом я успевал участвовать во всех спортивных конкурсах типа «Зарница», «А ну-ка, мальчики», «Веселые старты». Занимался в парашютном кружке и школе дзюдо — готовился к армии. Был командиром отряда, председателем совета дружины, секретарем комитета комсомола. Почему-то я всегда любил брать на себя повышенную ответственность. При этом, думаю, у меня проявлялись какие-то новые качества, и это все в целом формировало характер.
— Первую любовь свою помните?
— Я еще с садика начал влюбляться в девчонок. В школе портфели за ними носил. Мы отправляли записки девчонкам, ухаживали, дрались из-за них с одноклассниками, завоевывали их, доказывали на уроках физкультуры, кто круче: кто больше подтянется, дальше прыгнет, быстрее добежит. А моя первая более или менее осознанная любовь — это девочка, которая жила этажом выше. Мы вместе уходили в школу, вместе приходили. Потом ее у меня отбил мой товарищ. У них начали строиться серьезные отношения, а я, наверное, тогда еще к таким отношениям не был готов.
— Сейчас с одноклассниками встречаетесь?
— Скоро будет 30 лет, как мы окончили нашу школу № 23, но мы постоянно, каждый год по несколько раз, встречаемся с одноклассниками и учителями. Мои учителя до сих пор живы-здоровы — и первая учительница, Валентина Владимировна, и классный руководитель, Валентина Иннокентьевна. Буквально недавно мы организовывали встречу, устроили пикник на берегу реки. Накрыли стол, сидели, общались. Поселок Чекановский на сегодняшний день практически полностью переселили. Школу разграбили, разрушили, и от нее не осталось ничего, кроме фундамента. Получается — здания уже нет, а наши человеческие отношения остались.
«Хочу быть дипломатом»
— Вот вы упомянули, что готовились к армии. Но вы же хорошо учились, школу, наверное, неплохо окончили….
— Да, в аттестате одни пятерки были.
— Ну, так можно было бы поступить в вуз и вообще в армию не ходить…
— В наше время это было не очень почетно — косить от армии. Более того, мы с друзьями все как один написали заявления с просьбой отправить служить в Афганистан, в ограниченный контингент советских войск. Повезло нам или нет, но к моменту призыва уже начался вывод войск из Афганистана. Я, как уже сказал, прыгал с парашютом и получил в итоге третий разряд по парашютному спорту, занимался дзюдо под руководством знаменитого тренера Николая Алексеевича Егорова. Вы слышали такую фамилию?
— Честно сказать, нет…
— Этот человек воспитал нескольких чемпионов мира, и сейчас мы с ним продолжаем поддерживать отношения. Он до сих пор работает с молодежью, и вот сейчас мы все пальцы крестиком держим, чтобы наша Ирина Долгова завоевала для страны золотую олимпийскую медаль. Мы помогаем школе дзюдо, поддерживаем ее финансово и морально. А когда я учился в школе, этот тренер собрал вокруг себя мальчишек — из разных семей, из разных социальных слоев, хулиганов и отличников. И мы занимались дзюдо, порой преодолевая себя и тоже воспитывая свой сибирский характер. Я очень рассчитывал, что попаду служить в десант, но меня направили в войска ПВО, на Сахалин, и я два года охранял границу.
— Все-таки я не очень понимаю, а почему вы сразу после школы не пошли в вуз? С вашим аттестатом для вас все двери были открыты….
— Видите ли, я всегда был максималистом и для себя решил, что если я буду поступать куда-то, то обязательно в МГИМО (Московский государственный институт международных отношений, где готовят дипломатов. — Ред.).
— Ну, Андрей Владимирович, это что-то из разряда фантастики — выпускнику из поселка Чекановского поступить в МГИМО…
— Тем не менее я серьезно готовился к поступлению в этот институт. Еще в седьмом классе я написал сочинение о том, что я хочу быть дипломатом. Меня вызвали в горком партии, потом в КГБ, везде со мной побеседовали. Как итог — за мной закрепили персонального куратора. Кажется, это был инструктор городского комитета партии. Он приезжал раз в неделю в школу, беседовал с учителями, со мной, спрашивал, что у меня нового в жизни, о чем я думаю. В общем, меня взяли под плотное наблюдение, как человека, который, возможно, в будущем будет выполнять государственную функцию.
— И как вы относились к такой опеке?
— Совершенно спокойно. Я считал, что так и надо. Перед тем как поехать поступать в Москву, я прошел несколько собеседований — сначала на бюро горкома партии, потом на бюро обкома партии, где со мной общался первый секретарь обкома Владимир Иванович Потапов.
— Вы же потом были депутатами в одном созыве Законодательного собрания! Он вспомнил вас?
— Конечно. Несколько раз говорил: «А помнишь, я тебя вот об этом спрашивал? Мы тебя тогда поддержали». Все было очень серьезно, и лишь после того, как бюро обкома партии дало мне рекомендацию для поступления, я с этой бумагой отправился в МГИМО. Но знаний мне не хватило, признаюсь честно. Скорее, сыграло отсутствие опыта и понятная растерянность. В общем, я не поступил, приехал назад. Поступать больше я никуда не хотел, решил для себя, что на следующий год все равно в МГИМО поеду. И пошел работать на алюминиевый завод, чтобы не болтаться, как мама говорила, на улице. Ну а потом меня призвали в армию. После двух лет службы у меня многое уже выветрилось из головы, я не уверен был, что помню тот же иностранный язык в том объеме, как требовалось в МГИМО, да и страна за это время изменилась — шел 1991 год. Поэтому я посмотрел на вещи трезво и поступил в Братский индустриальный институт, сначала на факультет строительных технологий, а потом перевелся на факультет экономики и управления строительством. У меня специальность по диплому «инженер-экономист». Будучи студентом, пытался зарабатывать на жизнь. Устроился ночным сторожем в детский сад, чтобы иметь хотя бы минимальный доход. Страна изменилась, и никто не знал, чем нужно заниматься, как готовиться к другой жизни в другом государстве. Я начал гонять машины из Владивостока, мы ремонтировали автомобили в гаражах, разгружали вагоны... Пытались попробовать себя везде, где можно было заработать на жизнь.
— Я так понимаю, что именно в 90-е годы, которые сейчас называют лихими, у вас начал зарождаться свой бизнес. Как это происходило? Раз вы занимались перегоном машин, у вас явно должны были быть стычки с бандитами, рэкетирами…
— Разные были истории, но я не скажу, что мне крепко досталось от 90-х, меня, честно говоря, в этом плане Бог миловал… Каких-то душещипательных кровавых историй из того времени у меня нет, в целом все спокойно проходило.
Святой день
— Давайте, Андрей Владимирович, о вашей семье поговорим. Расскажите, как вы со своей женой познакомились.
— Мы вместе учились в Братском индустриальном институте. Как-то в буфете встретились глазами, и у меня вдруг искра какая-то пробежала. Как потом выяснилось, и у нее тоже. Каждый из нас вдруг понял, что вот он, твой человек. Хотя до этого в коридорах мы виделись неоднократно. Потом я набрался смелости, предложил подвезти ее до дома. Для этого случая я взял у отца ту самую машину, которую мы всем миром покупали, — «копейку» желтого цвета, ей уже на тот момент почти двадцать лет было. Она согласилась. Так и познакомились. Она потом признавалась, что ей тоже тогда было приятно, что за ней ухаживает парень, да еще и на «Жигулях».
— Детей у вас сколько?
— У меня две дочери. Одной 19 лет, она окончила с золотой медалью школу, сейчас учится в МГИМО, на том самом факультете, куда в свое время я пытался поступить.
— Насколько я знаю, чтобы туда попасть, надо какой-то запредельный балл по ЕГЭ получить…
— Так и есть, у нее был очень высокий балл. Я видел ребят, которые с ней учатся, — один ярче другого. Каждый — настоящий талант. Случайных людей здесь нет. Младшей — четыре годика. По сравнению со старшей, она немного другая. Старшая более усидчивая, а эта более живая. Она у нас занимается художественной гимнастикой, танцами.
— Какие-то традиции в вашей семье есть?
— Стараемся за семейным столом вместе проводить праздники. Не всегда это получается, правда, но стараемся. В нашей семье очень трогательное отношение к 9 Мая. У нас все дедушки воевали — кто-то дожил до Победы, кто-то нет. Если есть возможность, мы всегда идем на парад или на какие-то другие мероприятия, связанные с Днем Победы. Для нас 9 Мая — святой день.
— Вы в «Бессмертном полку» шли?
— Да, конечно, в родном Братске.
— Чей портрет несли?
— Своего деда со стороны отца. Он погиб в Сталинградской битве.
Добежал, доплыл, долетел
— Андрей Владимирович, вот вы уже более десяти лет в политике. А вы помните, что вас побудило заняться политической деятельностью?
— Думаю, моя активная жизненная позиция, которая наблюдалась в школе, а потом некоторое время дремала, к 33 годам снова дала о себе знать. Когда мужчина достигает этого возраста, у него, как правило, уже что-то есть за плечами: опыт, мудрость, знания, желание что-то сделать для других. Во всяком случае, я чувствовал в себе какую-то внутреннюю энергию. Как раз шли выборы в городскую думу Братска, я наблюдал, как это происходит, и увидел, как люди из моего окружения вдруг взяли и выиграли. Буквально через несколько месяцев должны были проходить выборы в Законодательное собрание. И у меня возникло желание попробовать свои силы — возможно, слегка авантюрное. Я пошел самовыдвиженцем, без партийной поддержки, не опираясь на какие-то договоренности. Взял и пошел. На тот момент — практически против системы. Против меня был включен мощнейший административный ресурс, но я выиграл.
— За счет чего? Не анализировали причины своей победы?
— За счет того, что я достучался до каждого поселка, до каждой семьи. Дошел пешком, добежал, доплыл, долетел. Я провел 608 встреч. Если поделить на все дни, которые шла предвыборная кампания, получалось семь-восемь встреч в день. И это на территории, где расстояние между поселками — десятки километров. На встречи приходили люди — десятки, сотни. Сначала мы считали, а потом сбились со счета. И эти люди мне поверили, потому что видели, что я искренне старался не просто выслушать, но и понять, что их волнует.
О порядочности в политике
— Не разочаровались за это время в политике?
— С одной стороны, конечно, юношеского идеализма у меня значительно поубавилось. С другой стороны, я благодарен судьбе, что, погрузившись в политику, я получил возможность общаться с сильными людьми, на которых действительно можно равняться. Первым в этом ряду я бы назвал Юрия Абрамовича Ножикова. Я нередко обращался к нему за советами, и он никогда не отказывал мне в помощи. Я благодарен ему за ту школу жизни, которую от него получил. Я горжусь, что работал с Людмилой Михайловной Берлиной. В какой-то мере считаю себя ее учеником. Многие почему-то уверены, что порядочность в политике отсутствует как таковая. Людмила Михайловна — образец порядочности. И я бы не стал говорить, что таких людей в политике — единицы. Практически всех чиновников обвиняют: мол, воровал, откаты получал. А вот один из бывших заместителей губернатора, например, когда ушел в отставку, не мог расплатиться за ипотеку. И был вынужден продать отцовскую квартиру, чтобы эту ипотеку погасить. Или вот вчера я встречался с одним из бывших мэров. Про него тоже многие говорят: нахапал все что можно. А он живет на одну пенсию. Она у него высокая, конечно, и позволяет ему жить относительно безбедно, но это его единственный источник существования.
Как-то получилось, что, говоря о политике, мы затронули тему порядочности. Могу вам со всей ответственностью сказать: политики ведь не берутся из воздуха, это срез нашего общества. И везде, в каждой социальной группе, есть люди порядочные, добросовестные, принципиальные, а есть беспринципные и нечестные. Поэтому у меня нет ощущения, что, став политиком, я прикоснулся к чему-то грязному. Просто стал меньше доверять людям.
— Почему?
— Особенность политики в том, что для того, чтобы понять человека, с ним нужно пройти какие-то этапы. В этой среде все улыбаются, все умеют убедительно говорить, и необходимо определенное время, чтобы понять, кто есть кто. Допустим, ты идешь по улице и видишь человека в костюме «Адидас» в золотых цепях. Ты сразу понимаешь, что за личность перед тобой. В политике все это завуалировано, и иногда бывает так, что человек, которого ты всегда считал честным, бесстрашным, после определенного разговора с определенными людьми за закрытыми дверями тихо сдувается и, пряча глаза, начинает объяснять, что у него других вариантов не было. Вот к этому мне сложно привыкнуть.
Встречи с Распутиным
— Андрей Владимирович, вот вы сейчас упомянули Ножикова, Берлину. А были еще какие-то люди, с которыми вы встречались и которые произвели на вас сильное впечатление?
— Это Валентин Григорьевич Распутин. Мы с ним часто, подолгу виделись, и наши разговоры, конечно, не могли остаться для меня бесследными. Я получал от него какие-то подсказки, неожиданные советы, суждения, имевшие для меня огромное значение. Для меня он был образцом того, как человек трогательно и нежно может относиться к своей малой родине. Каждый год, невзирая на здоровье — а оно у Валентина Григорьевича в последнее время было не очень, — он находил время и силы не просто сам приезжать в Усть-Уду и Аталанку, где он родился, но и привозить сюда уникальнейших людей. Среди них были писатели, критики, как-то даже приезжал внук Льва Толстого. При Распутине Усть-Удинский район был одним из российских центров нашей национальной культуры.
При этом он был очень скромным человеком и далеко не таким обеспеченным, как многие, наверное, думают. Более того, могу вам откровенно сказать, что Валентин Григорьевич был очень стеснен в средствах, немало из-за своей доверчивости. А когда у него появлялись деньги, он отдавал их на разные проекты. Например, тот же храм в Усть-Уде частично был построен на средства Распутина. Он все деньги, которые на тот момент у него были, пожертвовал на колокола. А это было порядка 800 тысяч. Ему не хватило — и он залез в долги. Мы пытались ему помочь, но он никогда не брал деньги, считая, что каждый рубль должен быть заработанным.
— Андрей Владимирович, и последний вопрос — возможно, несколько неожиданный для вас. Наше интервью выйдет в газете «СМ Номер один» 7 июля. Сразу две семерки получается, а если еще и цифры 16-го года сложить, то и вообще три. В связи с этим — верите ли вы в магию чисел?
— Интересное совпадение, у меня и в дате рождения тоже семерки есть, я родился 10 июля 1970 года. При этом число 13 меня, например, совсем не пугает, но иногда некоторые сочетания цифр кажутся мне символичными.
