Встреча на перроне

«Я хочу рассказать о нашем отце — защитнике Отечества, участнике минувшей войны, может быть самой жестокой и кровопролитной за всю историю человечества, и почтить его память накануне празднования Дня Победы.

Этот рассказ — об одном эпизоде из жизни моих родителей, а именно об их встрече на железнодорожном вокзале Иркутска осенью 1941 года. Встреча была коротка, она длилась всего 15 минут, и воинский эшелон продолжил свой путь на запад. Сибиряки отправились на действующий фронт. Среди них был и наш отец.

Много лет прошло с тех пор, как не стало наших родителей (отец ушел из жизни раньше, чем мать, — она пережила его ровно на 20 лет). Уже выросла я, послевоенный ребенок; уже у меня были дети. Но мама часто вспоминала эту историю…

Октябрь. Еще по-осеннему тепло, но по утрам воздух уже прозрачен и холоден, а белый зернистый иней покрывает землю. Маленький бурятский улус Бахай уютно примостился у подножия горы Аталган. 1941 год. Идет война. В один из домов улуса пришло письмо от сына и мужа, проходившего начальную военную подготовку на Дальнем Востоке. В письме сообщалось, что его в числе многих других отправляют на действующий фронт, что этот поезд, конечно же, будет проезжать через Иркутск. Мужчина сообщал точный день, время прибытия и продолжительность стоянки.

Две женщины, молодая и пожилая, собрались в путь. Вот и город Иркутск. Железнодорожный вокзал за красавицей Ангарой. В городе по-военному тревожно и сурово. Оставив свою пожилую спутницу в здании вокзала возле титана с кипятком, молодая женщина вышла на перрон. Это была буряточка 26 лет. Смуглая, чистая кожа лица, нежный продолговатый овал. Черные, густые, чуть тронутые капризной волной волосы были скромно подобраны под яркий полушалок, и только одна непокорная прядь выбилась на волю и подрагивала теперь в такт шагам. Демисезонное, сшитое в талию, синего цвета пальто ладно сидело на стройной фигуре. Выразительные черные глаза восточного разреза, тревожный и чуть смущенный взгляд. Румянец, горевший на щеках, говорил о волнении и смятении, которые царили в душе молодой женщины.

С востока на запад с большими перерывами шли поезда. Один из них нужен был двум женщинам, приехавшим из далекого улуса. На нем ехал на фронт муж молодой женщины, отец ее двух дочерей — Веры (4 года) и Люси (2 года).

Густой утренний туман скоро рассеялся, и на небе засияло солнце. Вот еще один поезд промчался мимо, длинно прогудев. В толпе женщин, бессменно дежуривших с самого раннего утра, чувствовалось волнение. Все надеялись хоть на несколько секунд увидеть родное лицо в окне мчавшегося мимо станции эшелона, а если несказанно повезет, то и на встречу.

Смуглянка стояла теперь среди женщин и с надеждой вслушивалась в их разговоры. Рядом с ней оказалась землячка, женщина из дальнего села Харануты. Разговорились. «Я уже почти месяц здесь, — сказала она, горько улыбнувшись. — Ночую прямо на вокзале, деньги и продукты закончились. А эшелона, где ехал бы мой муж, наверное, не дождусь».

С востока прибывал состав.

Вот он постепенно стал замедлять свой, казалось бы, непрерывный ход. Вот он остановился. На открытых широких платформах стояли новехонькие, в свежей краске танки-тридцатьчетверки и грузовые полуторки, покрытые плотным брезентом защитного цвета. Танкисты и шоферы — все в новых комбинезонах, шлемах, рукавицах. Молодые, крепкие, улыбающиеся. Послышались возгласы, смех, плач. И вдруг в этой общей суматохе, шуме и гаме раздался крик: «Ульяна-а-а-!» Женщина привстала на цыпочки, стала искать глазами. С одной из платформ, где толпился десяток шоферов и танкистов, кричал и махал ей рукой муж Илья!

Сталкиваясь на бегу с людьми, иногда спотыкаясь, до потемнения в глазах, боясь, что не успеет и эшелон тронется, бежала буряточка к своему мужу. Но вот десятки сильных рук протянулись к ней, подхватили и бережно поставили ее на платформу. В спешке и волнении Уля совсем забыла про свою свекровь, мать Ильюши, Тодон Сабахеевну…

Они говорили, перебивая друг друга, смеялись от радости, что встретились наконец. Она все-таки передала ему все гостинцы, которые привезли (подоспела запыхавшаяся мать Ильюши): шанежки, отварное мясо, домашнюю колбасу хиимэ и прозрачный как слеза молочный тарасун. В их разговор то и дело вступали друзья Ильи. Всем хотелось сказать красавице бурятке что-нибудь приятное. Клялись, что победят, разгромят ненавистного врага и вернутся домой. Она смотрела на симпатичные смеющиеся лица и понимала, что далеко не всем, ох, далеко не всем суждено вернуться домой.

Состав отправлялся. Илья еще раз поцеловал жену и мать, наказал быстрее возвращаться домой. Долго смотрели две женщины вслед поезду, увозившему их мужа и сына на фронт, навстречу войне, пулям, смерти. Они не кричали, не плакали, не бились головой о землю, не заламывали руки. Они стояли молча, повернув свои головы вслед уходящему составу. И сердце каждой из них разрывалось на мелкие кусочки от боли и неизвестности…

К ним подошла недавняя знакомая Ули и осторожно, как будто боясь что-то спугнуть, произнесла с щемящей грустью и завистью: «Какая же ты счастливая! Не успела приехать, а встретилась со своим!»

А встретились тогда мои родители: Илья Буинович и Ульяна Ильинична Борхолеевы.

Ах, отец, отец! Ах, мама, мама! Сколько лет прошло с той вашей короткой встречи на задымленном перроне иркутского вокзала! Сколько воды утекло в нестареющей, вечно молодой Ангаре! Почему сейчас мне, взрослой, немолодой женщине, имеющей четверых вполне самостоятельных детей, не дает покоя эта ваша встреча, которую подарила вам судьба среди военного лихолетия? Почему долгими бессонными ночами как наяву вижу я тебя, отец, молодого, уверенного в себе крепыша в ладно подогнанной военной форме, и тебя, мама, — стройную, красивую, скромную? Вижу, как блестят ваши глаза, вьются кудри, как в прощальном взмахе поднялась рука…

Наш отец, Илья Буинович Борхолеев, уроженец улуса Бахай Баяндаевского района Усть-Ордынского Бурятского автономного округа, был отправлен на действующий фронт с Дальнего Востока, где проходил начальную военную подготовку, в октябре 1941 года. До этого имел броню. Было ему тогда чуть за 30. Он был женат, подрастали две крохотные дочурки. Попав на фронт, воевал в составе 24-й гвардейской механизированной бригады 7-го гвардейского механизированного корпуса под командованием генерала Черняховского. В самом начале своей солдатской службы был водителем легендарной полуторки, подвозил снаряды к пушкам. Однажды, попав под жестокую бомбежку, лежа в кювете, раненный в голову, сквозь кровь, заливающую глаза, смотрел отец, как горела родная полуторка, как один за другим взрывались в кузове снаряды.

Подлечившись в госпитале, сел за руль санитарной машины. По ухабистым фронтовым дорогам, под завывающий протяжный вой мессеров, от которого душа уходила в самые пятки, под стоны, ругань и мат возил с передовой раненых бойцов в спасительный медсанбат. Опять попал под бомбежку, от «санитарки» ничего не осталось, а он чудом остался жив. Значит, хранила его солдатская судьба. Или это горячие молитвы жены и матери помогали ему выжить в очередной раз.

Перешел воевать в пехоту. В пехотных войсках с боями прошел всю Украину, Польшу, Германию. Дошел до немецкого города Кенисберга. После второго ранения был признан негодным к строевой службе. Весть о Победе застала его на пути домой.

Как все сибиряки в Великую Отечественную войну, храбро, не жалея живота своего, сражался наш отец с фашистской ордой. Награжден боевыми наградами, в том числе орденом Красной Звезды, орденом Боевого Красного Знамени. Все это будет потом. Потом вернулся он домой: дважды раненый, но живой, живой! И долго еще потом мы, его дети, будем просыпаться по ночам от крика. Это отец во сне опять поднимался в атаку, сходился в рукопашной, терял друзей, истекал кровью на поле боя, оставался умирать на белом горячем снегу.

А пока он едет на фронт. Мелькают станции, полустанки. А его родные женщины возвращаются домой.

Сказав спасибо шоферу попутного грузовичка, свернули с Якутского тракта направо. На поля и на дорогу, по которой им предстояло идти пешком до родного улуса, тихо опускалась темная осенняя ночь…

С уважением — Раиса Борхолеева, д. Бахай-1, Баяндаевский район