Самая длинная в России

О железнодорожном прошлом поселка Центральный Хазан напоминают рельсы под асфальтом

Большой поселок, заваленный у всех заборов желтыми свежими или же серыми растрескавшимися горбылями, — вот что такое на вид лесной поселок Центральный Хазан. В самом Хазане, а также в окрестных лесах рубят и пилят лес работники частных пилорам. Раньше в Хазане был большой леспромхоз, через поселок по одной из его улиц проходила узкоколейка. В поселок свозили ссыльных украинцев и литовцев — работать в лесу.

Осталось депо и ржавые вагоны

Старых домов в Хазане почти нет. Это леспромхозовский поселок, которому настоящую жизнь дала советская власть, развернув леспромхоз и узкоколейную железную дорогу, которая была самой длинной узкоколейкой в России. В Центральном Хазане располагались большое депо и станция. Станция разрушена, депо сохранилось и используется для одной из пилорам. Теперь от узкоколейки в Хазане остались рельсы, закатанные в асфальт шоссе, и все. Все остальные рельсы собрали искатели металлолома. Еще осталось несколько вагонов. Один их них подпирает забор пилорамы.

84-летний Петр Оленников, бывший начальник цеха в лесхозе, — один из немногих, кто помнит в подробностях, как работал и процветал леспромхоз, как потом, в перестройку, была свернута вся леспромхозовская жизнь и люди пришли к бесхозяйственности и бедности. Хотя по сравнению с другими поселками Хазан кажется не таким уж бедным. Только в поселке работают девять пилорам, а уж сколько их в лесу! Так что кое-какая работа в Хазане есть.

— Но долго ли так может продолжаться? Пилорам в Хазане и вокруг него много. Но как хозяйствуют! Лес замусоривают. Да и тех, кого называют «воруй-лес», много. Вот смотрите, машина с лесом едет, а ее сопровождает машина ГАИ. Раньше не так было...

«Железка» проходила по улице поселка

— Узкоколейка началась в 45-м году с Нижнего Хазана. Лес возили на речку, используя лошадей. Потом стали запрещать лес валить в речку — потому что очень близко от города. Потом дорогу провели. Вот здесь она проходила, — Петр Григорьевич показывает нам под ноги. По этой самой улице, где мы стояли, где живет вот уже полвека он с супругою, и проходила самая первая узкоколейка.

— Но потом смертоубийство произошло — лесом задавило двух человек, кондуктора убило, машиниста покалечило. С улицы ее решили убрать и вывели по лесу, за поселком, на степь. Так она и работала до перестройки, продлившись до самых Саян. Там на конечном пункте был построен барак, и работать туда заезжали вахтовики. Вместо паровозов вскоре пришли тепловозы — читинского завода и чехословацкие, очень хорошие, они по 40—60 вагонов зараз возили. Наши, российские, скромнее — тянули всего 18—20 вагонов, — пенсионер Оленников и по сей день с восхищением вспоминает те чехословацкие, мощные.

— А знаете, сколько у дороги было усов? Очень много! Мы вырабатывали за год один миллион двести тонн круглого леса. Работала у нас большая пилорама. А еще малые — выпускали дощечку для Средней Азии, на ящики для фруктов. Прямо из Хазана шла дощечка до среднеазиатских республик. А еще были у нас классные сидячие вагоны, школьников из Тулуна на экскурсии, помню, возили...

Литовцы и украинцы вывозили кости родных

Еще до поездки в Хазан мы прочли, что узкоколейка была заложена в 1937 году, и предполагали, что вокруг Хазана были лагеря и леспромхоз использовал как рабочую силу зэков. Оказалось, нет, лагерей вокруг Хазана не было. Но все же в леспромхозе работали те, кто от советской власти пострадал, — сосланные сюда в 1947-м и 1951 году литовцы и украинцы. Они арестовывались по политической пятьдесят восьмой статье. Их везли в телячьих вагонах до Зимы, оттуда распределяли по разным поселкам. Все они работали в отделениях Зиминского леспромхоза. В том числе и в Центральном Хазане. В Хазане находилась и спецкомендатура. Многие украинцы были иеговистами. И этим привлекали к себе дополнительное внимание советских органов. Украинцы до 1956 года находились под юрисдикцией комендатуры.

— Видите вон те двухэтажные дома? Это строили литовцы. Ох, сколько их поумирало! Климат был для них не тот.

Оленников вспоминает, как ссыльные, только отменили им судимости, стали собираться на родину — раскапывали родные могилы и собирали косточки, чтобы увезти и похоронить в своей земле.

— И потом за телами приезжали. Знакомые литовцы возвратились за своими, у меня шесть дней жили. У них здесь оставался похороненный мальчик. И вот собрались они его останки увезти. А оказалось, что могила в сыром месте и тело целое, даже одежда не истлела. И решали тогда, что делать. Собирались обратиться в санэпидемстанцию. А я и сказал, что не надо никаких станций, надо сжечь останки в могиле, а пепел и кости, что не сгорят, собрать и увезти. Они так и сделали. И после того как на родине состоялись похороны костей мальчика, они прислали мне газету, где мне объявлялась благодарность за прием.

Но все же далеко не все останки были вывезены из Хазана. Те украинцы и литовцы, у кого не оставалось родственников, и посейчас лежат за Хазаном на лесном кладбище, под огромными лиственничными крестами. Бетонные и металлические памятники разрушаются, а эти кресты простоят еще сотню лет.

Рельсы выдирали техникой

Петр Оленников и сам не местный. Он приехал в Центральный Хазан в 1951 году. Родом он с Севера, с золотых приисков Витима.

— Из Бурято-Монгольской ССР приехал. Семья у нас была — 12 человек детей. Трое маленькими умерли, осталось пять сестер и четыре брата, я самый младший. Отца забрали в 38-м году. Братья на фронт ушли. Я один мужчина остался. Мне тогда было 13 лет, пятый класс я закончил. И пошел работать в шахту, породу катать. В 47-м году меня забрали в ФЗУ по линии военкомата. В Улан-Удэ привезли нас, расформировали по специальностям. Я два года проучился на столяра-станочника. После заставили два года отработать — тогда такое было правило: либо отрабатываешь, либо выплачиваешь деньги за учебу, которые на тебя государство потратило, либо тюрьма. У жены отец работал начальником отдела кадров в Хазане. Ну и приехали мы потом сюда и окопались. И здесь насовсем останемся.

Когда дорога закрылась, некоторые работники узкоколейки перебрались в Новоильинск соседней Бурятии, где работала своя узкоколейка. Туда же, говорят, ушел частично подвижной состав закрытой Зиминской дороги. Петр Оленников рассказывает, что с началом перестройки дорога опустела, рельсы начали собирать на металлолом.

— Сейчас не осталось ни метра рельсов. Китайцы в особенности старались, выдирали техникой, только костыли в разные стороны летели. В течение трех месяцев все очистили. Больше 120 единиц техники было, 18 тепловозов. Все автогеном резали и продавали на металл. А те, кто у руля тогда стоял да без совести был, огороды свои техникой набивали, у соседей автобусы прятали. А один начальник пилораму забрал...С тех пор и началось плохое житье.

Лес загадили

Больше всего Петра Григорьевича угнетает то, что нынешние хозяева очень уж бесхозяйственны — леса замусорили, рубят даже молодняк, который в диаметре едва до пятнадцати сантиметров дорос. На пенсию мастер лесоцеха Оленников пошел в 80-м году, потому что прежняя власть очень уж ретиво заботилась о лесах и мало о людях, и приходилось ему буквально жить на работе, работать без выходных.

— Неделю мы работали, а в субботу я должен был народ организовать на субботник — лес расчищать от веток. И так каждый раз. Вот и ушел на пенсию... Но тогда все в порядке содержалось. А сейчас в лес пойти по ягоду — пешком пройти нельзя. Покосы загадили, завалили. Я свой покос когда-то вручную очистил, землянку сделал. С продуктами туда заезжал и по нескольку дней живал. А тут как-то приехал — все завалено, забросано отходами. Ничего не снимая с мотоцикла, походил да и уехал.

Привычка к работе сейчас не тяготит Оленникова, а поддерживает.

— Работу я не прекращаю. Сено и дрова готовлю, в огороде работаю, все выращиваю. Даже черемшу пробовал разводить в огороде. Но не та черемша вырастает. Сильно в рост идет, вкус не очень получается, земля неподходящая. Зимой вырезаю по дереву, могу что хочешь сделать — забор, стол, табуретки, топорища. Все, что соседи попросят. По металлу работаю и сапожничаю еще. Вот доски видите у ворот? Это я детям для дачи, на забор.

— Не тяжело в такие-то годы?

— А я знаю, что если брошу работу, так и года не протяну. Супруга, когда на пенсию собирался, говорила: вот будем полеживать да книжки почитывать. Мы за всю жизнь огромную библиотеку накопили — 3 тысячи книг. Да где там!