Из гибели детей в Иркутске делают врачебную тайну

Кто ответит за смерть малыша-инвалида Никиты Дворянского?

Уже год бабушка умершего в больнице малыша-инвалида пытается выяснить подробности обстоятельств смерти внука. Но получает везде один ответ: врачебная тайна.

Прививка от жизни

Жизнь шелеховчанина Никиты Дворянского началась обыкновенно, нормально, как жизнь всякого здорового новорожденного из благополучной семьи. Правда, продлилось безмятежное существование малыша очень недолго. Первые пять месяцев жизни были, пожалуй, единственным для него счастливым временем. Границей, отделившей жизнь от мучительного существования, стала обычная прививка АКДС, которую получают миллионы младенцев.

- Это была вакцина российского производства. У многих малышей после этой прививки были судороги, но у всех проходило. А у Никиты не прошло...

Бабушка мальчика Людмила Ивановна Дворянская работала тогда в больнице Шелехова сестрой-хозяйкой. Поэтому она знает, что вакцину, которая имела такие неблагоприятные побочные эффекты, быстренько удалили, перестали использовать.

Ее внук получил свою дозу АКДС, а на следующий день у него поднялась температура и начались судороги. Оставшиеся семь лет жизни Никита провел глубоким инвалидом с умственной отсталостью. Никита всецело зависел от лекарств и от взрослых, которые давали ему эти лекарства. Врачи предупредили: в связи с тяжестью приступов подбор лекарственных препаратов и доз производить только в условиях стационара.

Молодая семья жила у родителей мужа, и Людмила Ивановна заботилась о мальчике по мере своих сил. Она лучше других родных научилась определять его состояние во время приступов. Бывало, что скорая приедет, медсестра поставит укол - мальчик вроде успокоится, вздохнет. Врачи собираются уходить, а Людмила Ивановна не отпускает: неглубоко вздохнул, пальчики дрожат. И действительно, приступ не прошел, мальчика нужно везти в реанимацию.

Государственный ребенок

Но однажды молодые пожелали съехать от родителей и зажить своим домом. Поначалу мать Никиты Ольга ухаживала за ребенком, и бабушку беспокоило только то, что мальчик сидит в четырех стенах и не развивается. Она пыталась его пристроить то в реабилитационный центр, то в детский садик. Но к ее попыткам никто сочувствия не проявил, тем более что сын и невестка начали пить и быстро втянулись в разгульную жизнь. Ольга бросала беспомощного малыша-инвалида в бичевских квартирах. Мальчик мог умереть еще тогда, случись у него приступ. Мать исчезала на недели, бросая ребенка. Людмила Ивановна наблюдать такое страшное течение жизни не могла и полностью взяла на себя заботу о внуке.

Лечение Никиты пошло успешно. Врачи прописали удачные препараты, приступы стали приходить все реже и реже. Бабушка надеялась на лучшее. Но «лучшего» не случилось. После того как Ольга привела домой другого мужчину, выгнала мужа и тот умер прямо на улице, Людмила Ивановна попала в больницу с инфарктом. А Ольга крепко запила, и скоро ее лишили родительских прав, а ребенка, в одночасье ставшего государственным, а значит, ничьим и ненужным, отобрали и поместили в психиатрическую больницу в Иркутске.

— Я в больнице узнала, что Никиту забрали. И когда я приехала за ним, пришла в ужас...

«А мы его к стулу привязываем...»

— Я приехала в Юбилейный в эту больницу, купила гостинцев, еды разной. Никита вышел, кинулся: «Баба, баба, люблю тебя!» Смотрю: одет как попало, и странно, что все бегает и набегаться не может. Я санитарку спрашиваю: «Что с ним, почему он все бегает?»

Санитарка дала бабушке исчерпывающий ответ: «А он же у нас к стулу привязанный сидит. А как вы хотели? Иначе его поколотят». Людмила Ивановна в ужасе стала выяснять положение своего внука. Оказалось, что ребенку не дают даже лекарств, без которых он может умереть, а пичкают фенобарбиталами.

Врачи заявили бабушке, что у Никиты чесотка, желтуха и двусторонняя пневмония и что его переводят в инфекционную больницу. Когда в другой раз Людмила Ивановна приехала туда навестить мальчика, ее охватил ужас.

— Если бы вы видели, что я в этой инфекционке застала: лежит в огромной палате Никита — один, раздетый. Они его на заложку закрывают и оставляют одного. Я зашла. Он стал кричать: «Кушать, кушать дай!»

Когда пожилая женщина рассказывает все это, она плачет. Ее захлестывает жалость от того, что ребенок перед смертью так мучился, не получая элементарного внимания, которое могло бы хоть сколько-нибудь облегчить его страдания. Она тогда снова кинулась выяснять, почему ребенок лежит без присмотра, а дверь закрыта на засов. Ей дали какие-то смутные объяснения.

— Когда я собралась уезжать, он стал так кричать, так кричать: «Баба, не бросай меня!» У меня сердце разрывалось. Я как приехала, так сразу кинулась к невестке. Умоляла ее поехать в больницу, быть с Никитой. Но она так и не поехала.

Жестокость окружающего мира к ее несчастному внуку стала для Людмилы Ивановны еще отчетливее, когда в другой раз она застала внука по-прежнему запертым в палате, но теперь с распухшим коленом и шишками на голове.
— Он мне говорил: «Никите ножку пнули, Никите было больно, он плакал». Я кинулась к больничному начальству, но так никаких объяснений и не добилась. Они сказали, что он дверь пинал коленом. Они его на засов закрыли — одного, беспомощного. А ведь у него приступ в любой момент мог начаться. И даже в туалет ребенок не мог сходить — из палаты-то не выйти. А они еще жалуются, что Никита нагадил в палате и все по стенам размазал.

Упорство бабушки заставило медиков провести рентген колена. Никиту после такого заступничества стали носить на УВЧ, греть ушиб. Бабушка не остановилась на этом. Она позвонила в соцзащиту, и там ей обещали перевести ребенка в интернат № 2 в Иркутске. После четырех месяцев больничных пыток мальчик должен был наконец попасть в сносные условия.

Мальчик умирал 4 часа

Интернат оказался последним пристанищем бедного Никиты. Впрочем, там он чувствовал себя более или менее нормально. Бабушка по-прежнему навещала внука, хотя ходила уже совсем с трудом. А однажды в интернат приехала даже его мать Ольга с двумя подружками.

В январе Никиту стали готовить к стационарному обследованию. Ухаживать за ним в больнице должна была интернатская нянечка. В Рождество бабка с дедом видели внука в последний раз.

— Приехали мы. Побыли и собрались уезжать. А Никита как вдруг посмотрит мне в глаза — глубоко-глубоко, всю душу вынул. Наверное, предчувствовал что-то. Сетку с гостинцами взял, рукой помахал и ушел.

...Через три дня после того, как его привезли в Ивано-Матренинскую детскую больницу, семилетний Никита умер после четырехчасовой борьбы со смертью — у него были страшные судороги. Был ли кто-нибудь рядом с мальчиком, неизвестно.

— У него была сильно повреждена кожа вокруг рта. Это значит, что кислородную маску ему надевали на почти мертвое лицо. Тело было сильно вытянуто.

Людмила Ивановна, рассказывая, плачет. Ей страшно представить, как мучился ее мальчик с часу ночи до пяти утра. Где была нянечка? Почему ребенка не отвезли в реанимацию? Ведь нужна была ничтожная доза лекарства, чтобы прекратить судороги...

Похоронили Никиту дед с бабкой рядом с отцом, своим сыном. В день похорон мальчика исполнилось полгода со дня смерти отца.

Врачебная тайна

И вот уже целый год Людмила Ивановна пытается выяснить, что же все-таки произошло с ее внуком, как получилось, что мальчик умер в больнице.

— Я говорила с заведующим отделением. Он сказал, что сам в шоке: уходил домой — мальчик бегал, играл, а утром пришел — ребенок умер.

Однако бабушке удалось узнать, что ребенку у интернате поменяли лекарство, то есть сделали то, что ни в коем случае нельзя было делать. Препарат, который прописали Никите, ухудшал его состояние, приступы возникали чаще.

Людмила Ивановна пыталась связаться с дирекцией интерната, но с ней не стали разговаривать. Она пыталась жаловаться в больницу и в соцзащиту, но получила оттуда странные ответы: ничего не скажем, потому что врачебная тайна. Главврач Ивано-Матренинской больницы попросила документально доказать родство. Правда, тело мальчика отдали бабке и деду, почему-то не спрашивая доказательств родства. Соцзащита сначала даже письменно выразила соболезнования и обещала сообщить результаты служебного расследования. Но потом резюмировала: в соответствии с законодательством, информация о состоянии здоровья больного может быть предоставлена только по запросу органов дознания, следствия, прокуратуры, суда в связи с проведением расследования или судебного разбирательства.

Людмила Дворянская написала в прокуратуру Иркутской области. Оттуда ее запрос спустили в районную прокуратуру — сначала Свердловского района, потом Октябрьского. Но прошел уже год — и тишина.

— Такая вот у нас врачебная тайна. Я 20 лет в медицине проработала и догадываюсь, что все это значит. Прикрываются они этим. А раз так — значит, есть что скрывать. Да я судиться не собираюсь — не смогу, хожу еле-еле. Но я бы хотела, чтобы о Никите стало известно. Может быть, другим детям меньше страданий достанется.