В Оеке найдена загадочная икона

Лицо Николая-угодника писали с декабриста Трубецкого

Большое село Оек переживает не лучшие времена. Но и там есть свои ценности. Например, написанный маслом портрет Николая-угодника с лицом декабриста. Или чудаки, которые стремятся приучить соседей к духовной музыке. А еще именно в Оеке впервые вырастили знаменитую картошку сорта Адретта...

Возле Оека буряты кричали "Ойе!"

Достоверно известно, что в 1688 году трех пашенных крестьян отправили в Аецкую волость осваивать земли. Потом прибыла на подмогу 61 семья тобольчан. А потом прошел здесь и знаменитый каторжный путь. Сначала по нему сюда доехали декабристы. Трубецкой и Вадковский некоторое время квартировали в Оеке. Вадковский, слабый здоровьем, здесь и умер. Позднее по каторжному пути после Ленского расстрела брели рабочие, останавливаясь в Оеке на два дня для отдыха. Здесь же в пересыльной тюрьме сиживал Фрунзе.

В виде легенды известно объяснение странного названия: мол, ехали буряты по кочкам и вскрикивали от неожиданности: "Ойе! Ойе!" Так и повелось. Правда, сначала звалась эта местность Аецкой волостью.

Также бродят рассказы о славной кровавой бытности атамана Кочкина, записанного в апологеты колчаковского движения. Кочкин родом из соседнего Никольска. Он вычищал от красных всю округу, сиживал с ночными гулянками в Оеке. Старики рассказывают, что молодых и красивых девок при появлении банды прятали в подпольях. Оекские мужики позже, вооружившись самострелами, гнали кочкинцев. Сегодня о Кочкине напоминают две пещеры в береговом склоне в районе деревни Жердовки. Еще недавно оекские ребятишки рассказывали о них свои детские страшилки.

— Родители возили нас туда отдыхать. Мы и сами компанией бегали посмотреть. Подойдем близко, а потом как дадим оттуда деру! Уж так боялись... — рассказывает хранитель местного музея Любовь Михалева.

Школьник Юра Макаров принес икону своей учительнице

О декабристах, конечно, здесь помнят. Но место, где стоял дом Трубецких, население уже не знает. Могилу Вадковского, создавшего здесь церковный девичий хор, несмотря на всю любовь советской власти к декабристам, сровняли с землей. Он был похоронен во дворе церкви. В 50-х годах в церкви ремонтировали трактора, закоптив фрески на потолке, а двор разрыли при строительстве котельной. Землю с развороченными костями заровняли.

О декабристах напоминает также одна странная музейная вещь. Это писаная маслом на доске икона Николая-угодника. Его лицо знакомо всем, кто когда-либо учился в советской средней школе. Характерно длинное лицо декабриста Трубецкого, правда с курчавой бородой. В музее считают, что икона старая, — и больше ничего не известно. Еще в девяностых ее принес своей учительнице мальчик Юра Макаров. Откуда Юра взял расписанную доску — неизвестно.

— Писана она декабристом или с декабриста, — уверена Любовь Михайловна, хранитель музея.

Она бывший кадровик профтехучилища, работает в музее не так давно, но приобрела вкус и любовь к старым вещам.

А к старым вещам и к истории вообще в Оеке относятся малоуважительно. Местная школа, носившая имя уроженца Оека революционера Никифорова, выкинула, например, его гипсовую голову, хотя человек он был в свое время далеко не последний, весьма даже примечательный — первый премьер-министр Дальневосточной буферной республики. Голову подобрали краеведы и отнесли в музей.

Музей вообще перебивается по большей части мусорками — собирают старые вещи, которые выкидывают из старинных домов. Директор музея, например, из трех сломанных патефонов собрал один рабочий. Только иглы хорошей к нему пока нет.

Гордость музея — скрипучая шкатулка из карельской березы с крейсера "Варяг". Ее подарила начальник почты, родственник которой, Григорий Ячменев, ходил на "Варяге" матросом.

Человек по прозвищу Гражданин

Улицы и кварталы в Оеке имеют двойные названия. Одни названия остались со старых времен, другие родились позже — по причинам, которых уже никто и не помнит. Остались Токаревщина, где жили Токаревы, и Богачевщина, где жили состоятельные люди. В Богачевщине и до сей поры на огородах находят медные крестики, монеты и осколки посуды, расписанной золотом.

В местности, называемой Монастырь, никакого монастыря сроду не было. Проживали здесь те, кто служил или имел какое-либо отношение к церкви. Но хотя уж семьдесят лет здесь пролегает Коммунистическая улица, на вопрос "Где вы живете?" старушки отвечают: "В монастыре".

Еще одно местечковое название — Бараба (ударение на последнем слоге. — Прим. авт.) — никто не может объяснить. Из новых есть в Оеке Пьяная улица. Официально называется она 70 Лет Октября, сдана была одной из последних, в девяностые годы. Но люди упорно считают, что они живут на Пьяной.

Смешные и нелепые названия — просто местная традиция. В 1928 году здесь, например, образовалась коммуна-колхоз в пятьсот дворов под романтическим названием "Майское утро".

Людей как в самом Оеке, так и в примыкающих деревнях зачастую не знают по фамилиям, но обязательно знают по прозвищам. Есть в Оеке ветеран войны, восьмидесятилетний дедушка, которого до сих пор идентифицируют как Чирка.

— По фамилии не всегда вспомнят, а по прозвищу обязательно. А со мной учился мальчик с такой же фамилией, как у этого дедушки, так его называли Селезень.

Любовь Михайловна вспоминает, что в ее родной деревне Увал, бывшей некогда рядом с Оеком (теперь Увал — пустое место), все семьи имели прозвища, отличные от фамилий. Так всех по прозвищам и звали.

— Мать мою звали почему-то Шурка Гришина, хотя фамилия у нее была Комарова, а Гришек у нас в роду не было. Бабушку по фамилии Михалева звали Хохловской. Других Михалевых звали Крайновскими — жили они на краю деревни. Были еще Михалевы — их звали Сапыринскими. Волчатовых называли Филатовскими. И так далее.

Встречаются здесь прозвища совсем необъяснимые и комические. Например, в Бутырках, которые также относятся к Оекскому муниципальному образованию, проживал товарищ по кличке Гражданин. Был о нем в деревне правдивый рассказ, что приехал товарищ Гражданин однажды в город и в трамвае к нему обратились: "Гражданин, ваш билетик..." Вернулся мужичок к своей бабке и рассказал с гордостью и удивлением, что его, оказывается, даже в Иркутске знают.

Адретта пошла из Оека

В настоящее время у Оека не так много хорошего. С 1993 г., после убийства директора Оекского учхоза Ивана Баширина, жизнь в Оеке пошла под уклон. Баширина убили из-за денег: подъехали на машине, ворвались в масках, требовали доллары. Пытали — cломали пальцы и отбили почки. Убийство Баширина так и не было раскрыто. Хотя оекцы устраивали в Иркутске перед областной администрацией митинг, требуя поиска убийц. Память о Баширине осталась добрая — он отстроил оекский центр. Он же завез в область напрямую из Голландии Адретту — знаменитый и всеми любимый сорт картофеля.

После распада учхоза на почве смутных времен запил Оек. Теперь учхоза как такового нет. Все теперь так же, как и в других деревнях. И банда опять объявилась — теперь своя, доморощенная. Крадут скот — уводят по ночам нагло со двора дойных коров большого веса. За деревней их пристреливают из воздушки с глушителем, потрошат. Хозяева боятся нос на улицу ночью высунуть — вдруг напорются на похитителей. В деревне скот дело серьезное, за него убить могут.

Еще одна напасть — китайцы. Не те, что выращивают овощи, как в Хомутово. А торговцы, арендовавшие кирпичный гараж и устроившие что-то вроде "Шанхая", но по завышенным ценам. Поэтому оекцы предпочитают ездить на "шанхайку" в Иркутск или отовариваться у русских челноков, которые привозят товары в школу (здесь больше всего покупателей, потому что учителя — бюджетники, у них деньги иногда водятся). Одна женщина из Шелехова отпускает покупательницам товары в кредит — на доверии. Или, например, дает примерить, а через месяц, если не подойдет, забирает — тоже на доверии. Китайцев же не любят за наглость и за то, что съели в округе всех собак. Да ладно бы съели — родителей возмущает, что они просят детей приводить к ним на съедение собак за деньги.

Чудаки как зеркало веры

Как и в любой большой деревне, на виду в Оеке несколько чудаков, о которых добрые люди говорят с улыбкой. Есть странный человек, физик по образованию, он делает на продажу корзинки. Поскольку корзинщик все время говорит и никого не слушает, он считается нелюдимым. Ему предлагали преподавать корзиноплетение детям, но он отказался под предлогом, что прутики надо где-то брать, а все это сложно и долго.

Другой чудак, по имени Саша, имеет обо всем свое понятие. Всегда выслушает всех, согласится, но скажет обязательно в конце: "А у меня есть свое мнение..." Саша глубоко верующий. Рассказывает, как во сне к нему приходит Богородица. Саша всегда и всем занимает денег, хотя сам, аккуратно работая, ни малейшего излишка не имеет. Просто по вере считает, что не занять, не выручить грешно. Добротой его пользуются, и порой ему приходиться выхаживать свои долги.

Колоритный персонаж оекской жизни — молодой аскет Дмитрий, живущий в келейке при церкви. Истово верующим он стал после операции — у него батарейка в сердце, которую два месяца назад заменили, а еще повреждена рука. Дмитрий, несмотря на состояние здоровья, жестко соблюдает пост и в меру своих сил работает на церковь: плотничает, столярничает, делает свечи. Про него говорят "как одуванчик" — оттого что он худ. Но на предложение угоститься он укоряет предлагавшего: "Что же вы меня в искушение вводите?"

Слишком верующий Дмитрий старается приобщить к духовному местных, для чего летом выносит на улицу аппаратуру и через колонки включает церковную музыку. Работники музея и библиотеки стонут и ласково просят убавить. Ведь в Оеке хоть и реставрируется церковь, и священник свой есть, но твердых прихожан только 10—15 человек.

Но, собственно, и это уже неплохо. Вокруг церкви идет жизнь. Все видели, как директор музея, человек верующий и уважаемый, привязав к спине только что привезенный новенький крест, с риском для жизни полз к маковке, где этот крест установили и откуда сейчас он сияет позолотой...