В Молодежном живут только старик со старухой

Николай Илларионов пережил свое родное село уже на пятнадцать лет...

В Жигаловском районе уже лет пятнадцать проходит стихийный эксперимент: в заброшенной деревне Молодежное живет восьмидесятилетний пенсионер Николай Илларионов — со своей старухой и небольшим подсобным хозяйством. И обходится без тех обычных благ цивилизации, которые доступны всем другим сибирским селянам, тоже не избалованным комфортом: без света, телевизора, почты...

Судоверфь Имени Второй Пятилетки

Николай Илларионов никогда не покидал пределов Жигаловского района. Его семья — отец, мать и пятеро детей — жили в Федорушино. Когда умер отец, они переехали к маминым братьям в село с длинным названием
— Судоверфь Имени Второй Пятилетки. Это было в 1938 году — Николаю Илларионову было тогда одиннадцать лет. Здесь он окончил школу и пошел работать — "градообразующим" производством тогда была судоверфь, которая дала селу название.

До войны на верфи строили деревянные баржи и танкера. Специально для руководства этим судостроительством приезжали плотники с Волги, из города Горького. После войны судоверфь переквалифицировалась на постройку карбазов — плавучих деревянных срубов, которые могли перевозить до шестидесяти тонн груза. За зиму строили около ста карбазов, которые потом возили по сибирским рекам грузы на Север.

До 1947 года судоверфь работала силами местного населения и завербовавшихся наемных рабочих. В конце сорок седьмого года в село приехали иркутские энкавэдэшники. Они долго ходили по селу, приглядывались к территории, а в октябре уже привезли первую партию заключенных, которые сами себе строили лагерь. У каждого зэка на телогрейке была трафаретная надпись — ЖОЛО (Жигаловское отдельное лагерное отделение).

Жизнь среди заключенных

И началась у селян-судостроителей странная жизнь. Будучи вольными людьми, они работали на зоне. К Новому 1948 году территорию нового лагеря обнесли столбами с колючкой, поставили вышки с прожекторами, распахали контрольно-следовую полосу и принялись за внутреннее благоустройство жилой зоны. Кроме бараков построили клуб.

На работу, то есть на территорию лагеря, селян пускали по специальным пропускам. Вольные и зэки работали под руководством горьковского мастера Ивана Зотова, которого специально выписали, чтобы он обучил заключенных строить деревянные баржи. Зотов проработал у хозяина два года.

В лагере сидело до шестисот человек. В основном в конце сороковых в ЖОЛО отбывали срок указники — опоздавшие на работу работяги или колхозники, собиравшие на полях колоски. Каких-то знаменитых сидельцев, имеющих всесоюзную славу, Николай Иванович припомнить не может:

— Ну, было тут два конструктора морских судов, но за что они сидели — я не знаю. Еще сидел Николай Иванович Поляков, начальник армейской контр-разведки.

Поляков не был жертвой сталинских репрессий, он сидел за бытовое убийство — приревновал личного шофера к своей жене и застрелил из именного револьвера, за что и получил шесть лет.

В лесу на рубке деревьев для барж они работали все вместе — селяне и расконвойники, за хорошее поведение получившие право выхода за территорию зоны.

— Но мы опасались спрашивать у них, кто за что сидел. Да и они не торопились открывать душу: "Зачем тебе это знать?" — и весь разговор, — вспоминает Николай Иванович.

Случались и побеги. В таких случаях в Иркутске поднимали в ружье военный гарнизон, выставляли охрану на всех дорогах. Беглецов ловили очень быстро, они даже не успевали пересечь границу Жигаловского района
— в селах все друг друга знают, постороннего было видно сразу.

Новое название и вторая зона

Весной 1953 года, после смерти Сталина, была объявлена всеобщая амнистия, и село со странным названием Судоверфь опустело. Из прежних заключенных осталось 20 человек, которые еще до амнистии осели в этих местах: отсидели, ехать некуда, и они заводили семью и хозяйство под стенами своей клетки.

Село же в то время было большое — в нем жило около четырехсот человек. Зону постепенно сокращали, а в 1955 году закрыли окончательно. На лесозаготовки и строительство барж нужны были новые трудовые резервы, и тогда в 1957 году в области стали вербовать молодежь. Приехало всего двадцать человек, но поселок переименовали в Молодежный, тем более что прежнее название уже устарело — судоверфь закрыли.

К тому времени "градообразующее" производство немного реорганизовали — теперь молодежкинцы строили деревянные двух- и четырехквартирные дома для Бодайбо и Мамы. Огромные срубы оставалось лишь установить на фундамент, навесить двери и застеклить. На танкерах срубы отправляли по Лене — на один танкер входило 15 штук, а за год в Молодежном строили до двухсот домов.

Рабочих рук катастрофически не хватало. "Целевой набор" молодежи не дал значительных результатов, и в конце пятидесятых в Молодежное на старое место приехал новый лагерь. На этот раз в лагере в основном сидели "болтуны" — по статье 58 "б", за политический анекдот, и рецидивисты, отбывающие уже второй-третий срок.

Второй лагерь работал по 1964 год. Потом и его расформировали.

Закат Молодежного

С тех пор как заключенные навсегда ушли из Молодежного, село стало медленно, но необратимо хиреть и умирать. До середины семидесятых еще продолжались "прикладные" лесозаготовки — для нужд иркутской топливной промышленности. Но в 1975 году последнее производство окончательно закрылось. Люди стали разъезжаться из бесперспективного села.

Уже в восьмидесятых годах в селе осталось около дюжины дворов. Но люди разъехались по родственникам, некоторые даже забрали свои дома. И к началу девяностых годов в селе Молодежном остался один дом
— старика Илларионова. Сыновья, живущие в Жигалово, несколько раз предлагали забрать его к себе
— он отказался наотрез.

Так и живет — старуха, две коровы, кобыла с жеребенком и несчитано собак. Когда подъезжаешь на моторке к берегу, над усадьбой поднимается разноголосый лай 10—15 разномастных собак. Сколько их — не знает сам хозяин.

— Они меня от медведя охраняют. Мишка шалит, в округе их много, но зверь умный, на лай не идет. А без собак он наглеть начинает, может скотину порвать.

Наш провожатый, лесник Александр Каминский, рассказывал по дороге к Илларионовым:

— Дизель у него есть, а света нет — соляры много уходит. Так и сидит. А дело-то стариковское, не спится. Он по темноте спать ляжет, поворочается, а в пять утра встанет, садится к радио и все подряд слушает до рассвета.

Видел Николай Иванович рождение Молодежного в 1957-м, видел смерть в начале девяностых, прожил в нем свою жизнь и уезжать не собирается. Это его дом.