Виталия Диксона переведут на немецкий

Самая известная в Европе переводчица с русского на немецкий Роза Мария Китце, член жюри германской Пушкинской премии, приехала из Мюнхена, чтобы познакомиться с иркутским писателем Виталием Диксоном. Госпожа Китце намерена перевести прозу Диксона.

Культурная Европа очень любознательна по отношению к новой российской литературе. И знакомство с творчеством Диксона — настоящая придворная история. В Мюнхене, в лучшем в Европе литературном салоне баронессы фон Шлиппе, есть книги иркутского прозаика. Переводчица Китце, заядлая русистка, познакомилась с творчеством иркутянина именно там.

— Почитать она меня взялась в первую очередь потому, что были рекомендации от российского Пен-центра, от известных российских прозаиков Битова, Попова. Она как раз собралась переводить "Пушкинский дом" Андрея Битова. Прежний перевод был плохим уже потому, что его переводили независимо друг от друга два переводчика.

Роза Мария Китце интересуется именно современной прозой. Для того чтобы лучше познакомиться с жизнью российской глубинки, она методично исследовала ее, начав 20 лет назад с Сахалина и Камчатки, изучая диалекты. Тогда же она побывала и в Иркутске. Но профессиональных целей не преследовала. Ей запомнилось тогда, что город был серый и замороженный, а сейчас она находит его ярким и пестрым.

Нынешний визит — и деловой, и ознакомительный. Виталий Диксон показал немке красоты КБЖД, она побывала на празднике электрификации Ольхона. Хотел познакомить переводчицу с иркутскими писателями, но собрать их не удалось — все в летних разъездах.

— Об иркутской литературе она ничего не знает. Она переводила, правда, в 1991 году книгу очерков сибирских писателей, в том числе, например, Распутина. Но больше иркутян никто не переводил. Но она хочет открыть нашу литературу для себя. Увезла с собой книги Федора Боровского, Арнольда Харитонова.

Диксон рассказывает, что общение с ней было для него неким открытием. Она очень свободно общается.

— В аэропорту я встречал ее с апельсином в руке — мы так договорились. С цветами банально, с газетой — мало ли кто еще будет с газетой. И она шла навстречу мне с распростертыми объятиями: "Здравствуйте, я ваша Китце", вроде как наше одесское: "Здравствуйте, я ваша тетя". Во-вторых, она умилила меня своим бережным отношением к хлебу. В поезде мы обедали, и я обратил внимание, как она, выросшая в тяжелое для Германии послевоенное время, бережно отламывала кусочки хлеба и собирала подливку с тарелки. Я подумал о нашем дурном воспитании, и она, иностранка, стала мне как-то ближе.