Сибирь каторжная

Ею стращали и детей малых, и отпетых людишек

Сибирь кандальная — из песни слов не выкинешь. Тема эта особая, невеселая, опасная и очень интересная, как, впрочем, и все в Сибири. Попервоначалу ни ходко ни валко шло дело это, подневольное-ссыльное. Ссылались, почитай, одни знатные особы, но уже в 1653 году от 20 октября месяца издан был указ "О наказании воров и разбойников вместо смертной казни: кнутьем да отсечением перста левой руки и ссылкой оных в Сибирь". И пошла писать губерния. К 1662 году на 70 тысяч вольного русского населения в Сибири насчитывалось 7400 ссыльных. Не иссякал этот скорбный поток и позднее. Вот лишь немногие цифры: с 1823-го по 1898 год приняла Сибирь в свои объятия около 700 тысяч "сильнокаторжных", как писал один из них — Федор Михайлович Достоевский. А с детьми да с женами получается эта цифра под миллион. И были это, по словам того же каторжника Достоевского, люди далеко не худшие.
Что испытывали несчастненькие, как называли их в народе в Сибирских пределах, можно лишь догадываться. Вот как описывал эту жизнь один нелицеприятный очевидец, американец родом и журналист по профессии Джон Кеннан в своей книге "Сибирь и ссылка".

Начало в N 46

Политическая организация в мире преступников
Вскоре по выступлению ссыльной партии из города, обыкновенно на первом же настоящем этапе, арестанты организуются в артель. Она выбирает старосту и кладет основание артельному фонду из мелких взносов от всех своих членов и от продажи с молотка право держать майдан. Он представляет собой склад запасов, где узники могут открыто покупать чай, сахар, белый хлеб, а тайно табак, карты, водку. Но главной целью артели служит соглашение для противодействия общему врагу — правительству.
Как единичная личность арестант не имеет ни права, ни средств к самозащите. Он находится в полной власти не только высшей администрации в пересыльных тюрьмах и провинциальных городах, но и всякого прапорщика в конвойной команде. Артель как организация выполняет свои функции тайно и старается достигать своих целей. С одной стороны, поддерживая согласие и солидарность внутри уголовного сообщества, с другой — обманывая и подкупая взятками офицеров и солдат, с которыми она имеет дело.
Артель составляет план побегов, изобретает способы добывать запрещенные предметы — карты, табак. Нанимает в дороге у крестьян телеги или сани и продает или дарует своим привилегию ехать в них часть дороги. Артель подкупает палача, чтобы он легче сек наказуемых. Подкупает солдат для проноса водки в пересыльные тюрьмы или на этапы и санкционирует все сделки и договоры между своими членами. Словом, артель — это политическая организация в мире преступников, такая же как мир или община в жизни крестьян.
В пределах окрестностей тюрьмы артель имеет абсолютную власть, у нее есть свои неписаные законы, свои права и обязанности, свое мерило чести, свой уголовный кодекс. Законы ее признают только две формы преступлений: неповиновение и измена артели, а уголовный кодекс предписывает только одно наказание — смерть.
Арестант может, если хочет, лгать, грабить, убивать, лишь бы его поступки не вредили интересам артели, к которой он принадлежит. Если же он отказывает артели в повиновении или выдает ее тайны тюремному начальству (хотя бы под страхом кнута), то он может считать себя мертвым. Во всей Сибири не было уголка, где бы мог надежно спрятаться от мести изменник артели.
Арестанты в тюрьмах, приговоренные за измену к смерти этими тайными судилищами, избегали всякого общения со своими бывшими товарищами и жили с разрешения тюремных властей в строжайшем одиночном заключении. Летописи русских тюрем полны случаев, когда смертный приговор, вынесенный артелью, приводился в исполнение спустя многие годы и далеко от того места, где был совершен проступок. В одном случае предатель был задушен ночью на море — на арестантском пароходе, шедшем на Сахалин; в другом — осужденный был найден поутру с перерезанным горлом на кавказском этапе.
Уголовный кодекс чести
Тюремному начальству по всей Сибири давно известно о существовании этой тайной организации, но оно никогда не могло искоренить ее и, со временем примирясь с этим злом, старается извлекать из него возможную пользу. Так, например, конвойному офицеру выгодно рапортовать начальству в конце года, что у него не сбежал ни один ссыльный. С этой целью он призывает к себе старосту артели и говорит ему: "Скажи своим ребятам от меня: пообещайте мне, что у меня никто не сбежит и я буду смотреть сквозь пальцы, коли кто-нибудь из вас скинет свои кандалы". (Обручи русских кандалов настолько широки, что их с помощью ударов камня можно сбить с ноги. Само собой разумеется, что это не может быть сделано без ведома офицера и конвойных солдат). Староста отвечает: "Слушаюсь, ваше благородие" — и возвращается в камеру, чтобы передать артели предложение начальства.
Артель принимает его, и каждый начинает колотить камнем по обручам своих кандалов. Разумеется, конвойный офицер совершает уголовное преступление, вступая в такую сделку, но он знает, что артель не обманет его и это избавляет его от всякой заботы относительно побегов. Если бы после заключения подобной сделки кто-нибудь из ссыльных убежал из партии, то беглецу пришлось бы отвечать за это перед артелью и рано или поздно он поплатился бы жизнью за то, что нарушил данное слово и обесчестил свою артель.
Полковник Загарин, инспектор пересыльного ведомства в Восточной Сибири, рассказывал в приватном разговоре, что он не раз делал взносы в фонд арестантской артели, с тем чтобы обеспечить себя от побегов. Обещания, данные артелью, свято соблюдались и редко нарушались ее отдельными членами. Если же какой-нибудь неопытный человек воспользуется удобным случаем к побегу вопреки запрещению артели то ветераны партии, то есть, бродяги, берут на себя изловление беглеца или ловят вместо него другого беглого и спасают таким образом честь артели. Загарин не мог припомнить ни одного случая, когда бы артель не сдержала бы своего обещания.
Было бы, впрочем, ошибкой считать, что арестантов побуждают относиться таким образом к начальству какие-нибудь высшие благородные мотивы. Артель, держа слово, поддерживая свою солидарность и карая смертью за неповиновение и измену, просто-напросто сберегает свое собственное существование. Она чужда сентиментальному взгляду на вещи и понятию о верности данному слову. Она только знает, что в иные времена и при иных обстоятельствах честность — лучшая политика. Но если бы обстоятельства изменились и лучшей политикой стал бы обман, то артель не задумалась бы санкционировать и требовать его также под страхом смерти.
Рецидивисты и поселенцы
Одна из важнейших функций артели состоит в скреплении договора между его членами, в особенности по смене именами и статейными списками. Каждая партия ссыльных состоит из двух групп: преступники, приговоренные к каторжным работам с тюремным заключением, и преступники, приговоренные к ссылке без тюремного заключения. Каждый арестант первого класса старается избежать каторги и тюрьмы, обменявшись именем и статейным списком с арестантом второго класса.
Только непосвященному может показаться, что такой обмен представляет непреодолимое затруднение. На самом деле это не так. В каждой партии арестантов, отправляемой из Томска в Восточную Сибирь, числится около 400 человек, и конвой сменяется через каждые два дня на третий. Для конвойного офицера немыслимо за три дня запомнить в лицо 400 человек. Поэтому если Иван Павлов отзовется на перекличке вместо Михаила Иванова, то он фактически становится Михаилом Ивановым. Конвойный офицер не знает в лицо ни того ни другого и при всей внимательности не заметит подлога.
Также легко объясняется и готовность поселенцев идти на каторгу вместо приговоренных к ней.
В каждой партии имеются пьяницы, беззаботные забулдыги, в том числе и ссылаемые на поселение. Такой несчастный, растратив свои деньги, проиграв в карты свою одежду и заложив иногда за неделю свой паек, приходит в такое состояние, что за 10 и даже за 5 рублей или за бутылку водки рад продать свою душу.
Каторжник, обыкновенно смелый, предприимчивый, опытный рецидивист, у которого водятся деньги, подходит к голодному, оборванному мечтающему о водке ссыльному поселенцу и говорит ему: "Сменяйся со мной именем и иди за меня на каторгу, а я дам тебе за это шубу, пять рублей денег и штоф водки. Ты недолго пробудешь в рудниках. Пережди, пока я не дойду до места поселения и не сбегу оттуда, а потом объяви начальству свое настоящее имя и скажи, что тебя отправили на каторгу по ошибке. Начальство велит пересмотреть твое дело, убедится, что ты не я, тебя сошлют в твое место поселения, и все закончится хорошо".
Поселенец, не устояв перед соблазном, соглашается на смену, и артель санкционирует договор. На всех последующих перекличках договорившиеся отвечают на имя друг друга, и таким образом опасный преступник, иногда приговоренный за убийство к пожизненной каторге, отправляется на поселение в какую-нибудь восточносибирскую деревушку, оттуда немедленно бежит, а мелкий мошенник-пьяница идет на Нерчинские или Карийские рудники.
Смена именами практикуется среди арестантов в Сибири с незапамятных времен. Десять лет назад полковник Загарин, инспектор по пересылке арестантов в Восточной Сибири, послал рапорт об этом генерал-губернатору Анучину, советуя отличать каторжников от поселенцев различным способом бритья головы. Теперь у обоих классов голову бреют с одной и той же стороны. Загарин советовал у каторжников обривать правую сторону, у поселенцев — левую. Тогда конвойный офицер и каждый солдат могли бы отличить с первого взгляда, к какому классу принадлежит арестант, каким бы именем он ни прикрывался.
— Что же вышло из вашего донесения генерал-губернатору? — спросил я.
— Ничего, — был ответ. — Хотя Анучин сам доносил государю о вреде подмен имен, однако не сделал ничего в смысле предлагаемой мной меры.
— Что же помешало Анучину принять ее?
— Не знаю, разве только то, что он не сам додумался до нее, — ответил Загарин.
Окончание в следующем номере.