"Дорога железная — как ниточка тянется..."

Краткий отчет о путешествии в 6 тысяч верст

"Труд этот, Ваня, был страшно громаден,
Не по плечу одному..."
Н.Некрасов, "Железная дорога"
Давно замечено: у нас нет золотой середины. Или — или. В былые времена об этом празднике широко, взахлеб, с упоением и восторгом писали бы все газеты, вплоть до районок, вещали бы "все радиостанции Советского Союза", раскаляя на кухнях приемники и задвинув куда подальше прочие передачи. А уж телевидение развернулось бы во всю свою экранную ширь. Но — все течет, все меняется — на былой товар теперь нет спросу, и потому — молчок. Лишь скупые, ординарные, в общем ряду сообщения да лихие репортажи малосведущих, но решительных авторов, утверждающих, что давняя игра не стоила и не стоит свеч. Между тем за известной строкой из песни, вынесенной в заголовок, следует другая, менее известная, но ясно констатирующая: "А то, что построено, все людям останется..."

Полтора миллиона квадратных километров, или три Франции
Ровно тридцать лет назад развернулась последняя грандиозная и романтическая советская эпопея — строительство Байкало-Амурской магистрали, "магистрали века", как ее пышно называли; впрочем, называли вполне заслуженно: протяженность — три с половиной тысячи километров (треть — на вечной мерзлоте), сотни мостов ( в том числе через Лену — единственный пока на великой реке, через Верхнюю Ангару, Витим, Олекму, Амур), тысячи других искусственных сооружений, сложнейшие тоннели, в том числе самый большой в стране и шестой в мире — Северомуйский; зона действия и воздействия дороги — полтора миллиона квадратных километров, три Франции...
Конечно, все это выскочило как черт из табакерки, явилось вдруг, внезапно, с налету, как это у нас обычно бывает, — на этот раз по велению родной тогда партии и родного же правительства. Однако, не в пример другим показушным кампаниям, эта нашла действительный, живой отклик у населения, особенно молодого, которому надоела привычная как жвачка рутина; открывалась возможность для иной, новой жизни. И закрутилось-завертелось... Вступление это — более для молодых читателей газеты; немолодые и так все помнят. А теперь — в путь...
Танцы на перроне
Как сказали бы нынешние журналисты, это был полный отпад. Как человек старой закалки, я только и мог воскликнуть: "Ни хрена себе!" Удивляться было чему: на перроне северобайкальского вокзала русские и бурятские ребятишки выплясывали... еврейский танец фрейлехс. Впрочем, ничего особенного в том не было — концерт был интернациональным; перемежались русские и бурятские мелодии, а вот полилась грузинская песня; тут, конечно, не обошлось без характерного кавказского акцента и кепки-аэродрома на голове солиста.
Все это, однако, выглядело вполне естественно и было не случайно: БАМ действительно строила вся страна; эту станцию — грузины, эту — армяне, эту — азербайджанцы, эту — белорусы, эту — латыши, эту — казахи... Другое дело, что экономического интереса в том не было, был чисто политический — демонстрировали дружбу народов; демонстрация эта, надо сказать, обходилась недешево... Тем не менее, думаю, не стоит обрывать эти слабеющие ниточки — пригодятся, если не сегодня, так завтра. К тому же кое-кто из бывших республик так и остался на новой для себя земле, на БАМе.
При остановке в Ние (раньше ее называли Ния-Грузинская) я нашел на перроне грузин; впрочем, их и искать не надо было — поднесли лаваш и рога с красным вином. Грузин в Ние человек пятнадцать, занимаются лесом, организовали артель под названием "Чайка" и, зарабатывая, помогают родственникам в своей бедствующей республике. А мне сказали: "Мы всегда дружили с русскими и будем дружить!"
Так было на всем нашем длинном пути, на каждой станции: кумачовые транспаранты, возвещающие о юбилее и утверждающие — вопреки недавнему забвению значение "магистрали века" ("ключ к богатству", "кладовая Отечества", "будущее страны"), праздничные толпы на перроне, громовая музыка, хлеб-соль, выступления начальников и героев-ветеранов, концерт...
Все это было, в общем, искренне, хотя и однотипно; но вдруг, нежданно, среди запрограммированных действ прорывались и незапрограммированные, пронзительные голоса. В Таксимо — это была уже Бурятия — немолодая самодеятельная певица в кокошнике, Тамара Михайловна Козлова, перед тем как запеть, выкрикнула в микрофон: "Есть кто из 104-й мехколонны?" Никто не отозвался, повисла неловкая тишина — не было в нашем поезде никого из 104-й МК, не взяли... А в Куанде — это была уже Читинская область — заммэра простецки пожелал бамовским строителям здоровья и так простецки пояснил почему: "Потому что много здоровья на этой дороге оставили..."
На каждой станции, начиная с Тайшета, в новенькие наши вагоны (Восточно-Сибирская дорога расщедрилась) подсаживались все новые, знакомые и незнакомые герои: вот Виктор Калина и Алексей Шинкарев, участники знаменитого первого десанта в январе 74-го, вот Анатолий Коротнев из Магистрального, хоть сейчас в Книгу рекордов Гиннесса (тридцать лет в одном многотрудном кресле — начальника СМП, строительно-монтажного поезда), вот Геннадий Сукачев, тоже начальник СМП, и прораб Коля Тымуш, первопроходцы Улькана, вот Иван Кисилев, столяр и комиссар Иркутского ударного отряда, похожий на английского джентльмена, но выражающийся не столь изящно, вот появившийся ранее других, уже в Тайшете, самый известный бамовский строитель, бывший бригадиром монтеров пути, Герой Социалистического Труда Виктор Лакомов.
Мы давно знакомы, и я хорошо знаю, что он чурается всяких публичных торжеств, на сцену ни за что не вытащишь; и потому спрашиваю, охота ли ему было подыматься из своей тихой деревни в это громкое праздничное путешествие. "Охота, конечно, — говорит он, — ребят своих повидать, все посмотреть... Может, в последний раз..."
И сам Лакомов, и его ребята, некогда начинавшие БАМ, уже седые, внуков имеют. Строители шли здесь десять лет, а Северомуйский тоннель сдали лишь в конце прошлого года.
Мы же миновали горы и реки, казавшуюся бесконечной, благодатную и красивейшую Муйско-Куандинскую долину за два дня; в долине вызревали маленькие сочные арбузы, а на склонах гольцов еще держались узкие и кривые, как сабли, языки снега; снег виднелся у подножий и даже под мостами; "Таежная Швейцария", — пели, встречая нас, на здешних станциях. Мелькали за окном вагона блюдца озер, плыли бескрайние и тихие воды Малого и Большого Леприндо; "Вот бы посидеть здесь с удочкой", — размечтался я: в узкой горловине заливчика торчали поплавки сетей...
На третий день утром наш поезд, окрашенный в небесные цвета, мягко подкатил к столичному перрону; столицей БАМа издавна называли Тынду. С другой стороны подкатил дальневосточный поезд с почетными пассажирами, шедший из Хабаровска. Но, странное дело, перрон был пуст, нас никто не встречал. Объяснялось все просто: праздник уже шел — на привокзальной площади.
Жаркий день в Тынде
Программа этого праздника была известна заранее — ее раздали нам еще в Иркутске. С утра значились "сбор на привокзальной площади жителей г. Тынды и начало концертной программы"; видно, концертом хотели завлечь жителей — и завлекли; площадь была забита народом, пришли целыми семьями, у многих были медали с зелеными колодками — за строительство магистрали.
На возвышении у вокзала дефилировал в гусарских ментиках женский ансамбль из Москвы, столичные артисты рассказывали старые анекдоты, на которые народ, впрочем, охотно откликался, пел заслуженный артист Александр Буйнов, однако обещанной народной артистки России Н.Бабкиной почему-то не было. Действо, между тем, изрядно затягивалось — ждали VIP-персон, которые куда-то не туда залетели и теперь добирались на перекладных. Народ томился в жаре (+38, нам сказали), но терпел.
Наконец, появились высокие гости; среди них колоритно смотрелся в черной рясе и с посохом благовещенский владыка; впрочем, он не выступал и никого не благословлял — видно, был приглашен просто для представительства. Изменения произошли не только в концерте, но и в официальном протоколе. Из объявленных семи региональных губернаторов и президентов явился только один, местный, амурский — он и не мог не явиться; в VIP-списке, странное дело, присутствовал и новый алтайский губернатор Евдокимов, хотя Алтай никаким боком БАМа не касался (разве что хлеб посылал); может, рассчитывали на прежнее амплуа Евдокимова — великолепного характерного артиста, еще недавно веселившего публику... Митинг, между тем, начался.
Полпред Пуликовский зачитал приветствие российского Президента; министр Левитин — премьера. Надо полагать, оба приветствия должны были поднять значение юбилея и придать ему должную государственную высоту. Краткую, но решительную речь произнес амурский губернатор Коротков, обозвавший "негодяями" тех, кто в свое время именовал БАМ "дорогой в никуда". Надо заметить, что этих "негодяев", "предателей", "недальновидных людей" клеймили на всем протяжении нашего пути; инцидент на этой почве возник и на экономическом совещании, но о нем — ниже.
Митинг кончился, VIP-персоны вместе с народом открыли памятник паровозу-первопроходцу, установленному здесь же, на привокзальной площади, и возложили цветы к другому памятнику — офицеру железнодорожных войск, Герою Советского Союза Виктору Мирошниченко, погибшему в Отечественную. Затем громыхнул многоцветный салют, в небо поднялись вереницы воздушных шаров; сразу скажу, что еще более оглушительно и впечатляюще грянул салют поздним вечером, когда мы возвращались к своему поезду; организаторы праздника не поскупились.
Иркутскую делегацию (впрочем, как и бурятскую с читинской) ждал автобус с двумя сопровождающими; все было размечено четко. Нас повезли в город; издалека виднелась новая церковь ("Раньше первым делом строили райком, а теперь — церковь", — заметил мой товарищ). В городе, где царило маскарадное веселье, пообедали, затем предложили программу на выбор. Я выбрал экономическое совещание, пышно названное "форумом", надеясь услышать какую-то полезную и новую информацию. К сожалению, я ошибся... Но по порядку.
Старые миражи, или Повторение пройденного
Зал Тындинской мэрии был полон; я нашел местечко, тихонько пробрался и стал слушать, нацелив ручку в раскрытый блокнот, готовый молниеносно заносить новые мысли и новые планы. Выступали министр транспорта Левитин (бывший некогда офицером железнодорожных войск, строивших дальневосточный участок дороги), президент ОАО "Российские железные дороги" (аналог недавнего МПС) Фадеев, вице-президент корпорации Трансстрой Басин (бывший начальником ГлавБАМстроя), академик Аганбегян (бывший до 85-го года председателем Научного совета по проблемам БАМа), предсовмина Якутии, ректоры двух университетов путей сообщения. Все это были люди не случайные, серьезные, но почерпнуть было нечего. Опять — "вдохнет жизнь в громадные пространства", "откроет перспективы", "даст государству новые богатства, вот тут месторождение, вот тут, вот тут..."
Эти выкладки — надо сказать, не придуманные, действительные — я слышал уже тридцать лет назад, когда только приступали к строительству БАМа и убеждали общественность в необходимости освоения "громадных пространств". Но кто теперь будет осваивать, если народ — от безысходности и безработицы — бежит; ответа на этот, самый главный, на мой взгляд, вопрос я так и не дождался и оставил "форум".
Не дождавшись, кстати, ответа и на другой существенный вопрос: что будет с халупами, в которых десятилетия маются бамовцы и которые обсели новые, красивые и благоустроенные станции "магистрали века". "Меня бы пустили на этот форум, я бы им сказал..." — многозначительно пообещал мой старый знакомый Саша Бондарь, Герой Социалистического Труда, прошедший всю стройку с первого колышка и сейчас работающий на бамовской земле. Но — не пустили, точнее — не пригласили, а он бы действительно сказал — нелицеприятно, распахнуто, от души; не знаю, насколько бы это сочеталось с учеными выкладками, но точно бы всколыхнуло расписанную по пунктам чиновничью благодать; а то в резолюции "форума" опять, как в дедовские времена, — "разработать", "обеспечить", "выработать", "учесть необходимость" и т.д. и т.п., все в светлом будущем...
Всколыхнул же "форум" — слава Богу, мимолетно, хотя и оставил неприятный осадок — инцидент, о котором я обещал сказать. После выступления Аганбегяна вдруг поднялся статный мужчина в черном костюме и решительно заявил, что академик должен встать перед бамовцами на колени и просить прощения за то, что называл БАМ "дорогой в никуда". Президиум напрягся, но Аганбегян, порядочный экономист, всякое, однако, слышавший за свою карьеру, лишь удивленно поднял густущие брови и спокойно ответил, что уже лет двадцать как уехал из Сибири в Москву, БАМом не занимался и ничего такого не говорил. Мужчина — я узнал его, это был Мучицын, комиссар первого комсомольского отряда, — тем не менее горделиво оглядел зал ("Как я его!") и победительно сел.
Утром мы мельком поговорили, Мучицын представлялся теперь доцентом местного вуза; подумалось, что негоже доценту так приступать к академику, но, видно, комсомольский задор (с самим Брежневым встречался!) не иссяк, берет свое; вот комиссар и рвет постромки...
"Главное — чтобы работало все, что построили", — сказал мне просто действительный бамовский Герой, бригадир Виктор Иванович Лакомов. Пока работает не очень. Шикарные вокзалы на "магистрали века" (на Транссибе таких нет) пусты или полупусты, некоторые зимой — сам видел — и заколочены. Да, идет нефть, все больше и больше, идет лес, немного других грузов, но лишь предполагается, что в следующем году дорога сработает без убытков.
Как нетрудно было предположить, и экономический "форум" с участием высоких лиц, и вообще весь громкий праздник задуманы были более всего для того, чтобы вновь напомнить стране и обществу о великом некогда свершении, о втором пути к океану, живом, действующем, но лишь вполсилы, подтолкнуть решение его нынешних проблем, без чего дальнейшего движения не будет. Но подтолкнет ли? Дай-то Бог...
Вечером, под занавес праздника, нас привезли на расцвеченный тындинский стадион, где происходил четырехчасовый гала-концерт; публику заводили бывшие и нынешние звезды — Ренат Ибрагимов, Валентина Толкунова, Александр Буйнов, Юлия Началова, Лариса Долина, Николай Басков. Молодые зрители ловили кайф, немолодые прикидывали, во что обошлась эта грандиозная тусовка; выходила страшная сумма. Честно признаюсь — не выдержав палящего солнца, громовой музыки и страстных воплей знаменитостей, славящих хозяев праздника ("Да здравствует великая Россия, да здравствует великая Тында!" — выкрикивал Николай Басков), я и мои товарищи-иркутяне вскоре оставили трибуну и удалились к своему автобусу; тут солнце не палило, все было слышно и не так громко. Попутно, спасаясь от жары, искупались в речке Тынде — она оказалась рядом.
Ровно в полночь, после салюта, наш праздничный поезд двинулся в обратный путь. Мы пошли быстро, как говорится, "на проход", с малыми остановками на главных станциях. Специальная остановка была лишь одна.
Памятник у разъезда Окусикан
Окусикан находится у восточного портала (входа) в Северомуйский тоннель. На четырехугольном возвышении, метров за сто до портала, в тяжелой низкой ограде — простой и величественный памятник зернисто-коричневого гранита. Надпись, тоже простая и величественная: "Великому подвигу мысли и рук человеческих, создавших Северомуйский тоннель". Все верно — подвиг без преувеличения великий.
Поезд проходит тоннель за 18 минут, пробивали же его больше четверти века, сквозь могучий монолит, нежданные разломы и плывуны, при не очень ведомой геологии; погибли 57 тоннельщиков... Сейчас три временных поселка тоннельщиков должны быть снесены; в одном уже не первый день бастуют-голодают, требуют вывезти на Большую землю; в срочной эвакуации нуждаются более ста семей, а всего — 4 тысячи человек. Но, как водится, денег на это нет, хотя высокие лица — сам слышал — прилюдно обещали "решить проблемы каждого"...
Гибли, между тем, не только в тоннеле, но и на самой трассе. Знаю, однако, лишь один еще памятник — за Нией, скромный бетонный обелиск, поставленный бригадой Ивана Лиходеда своему товарищу, мечтательному дагестанцу Шальми Пинхасову. На нем надпись-обещание: "Мы дойдем до Амура, Шурик!" (так звали Шальми в бригаде). Ребята дошли. Двадцать лет назад. Что дальше? Пассажиры нашего поезда фотографируются у памятника тоннельщикам, как всегда норовя залучить в свои ряды Лакомова; скромный герой отбивается (действительно, надоело), но все-таки уступает народу... Призывной гудок — по вагонам!
Величальная ВСЖД
Не знаю, как по европейским меркам — по Европе не ездил, но по советским наш вагон был отличным: новый, с иголочки, ухоженный, сияющий, цветочки в купе плюс горячая вода, кондиционеры, электронные табло над входными дверями, извещающие о времени, температуре, номере вагона и о том, извините, свободен ли туалет... Не привычный к подобной роскоши, спросил проводницу Алену, не немецкого ли производства этот дом на колесах. "Нет, — с гордостью ответила Алена, — наш. Вот смотрите — в Твери строили". И, улыбаясь, добавила, тряхнув кудрями: "Когда хотим — можем..."
Таких вагонов в нашем праздничном составе было тринадцать. На эти тринадцать приходилось пять вагонов-ресторанов с отменной кухней. И официантки, и проводницы были неправдоподобно хороши, словно в кино, но, самое главное, доброжелательны и заботливы, считали нас по головам, как пионеров, чтобы, не дай Бог, никого не потерять, и трудились как пчелки — ни соринки, ни пылинки. Я ездил, наверное, на всех праздничных бамовских поездах, — такой устроенной, радостной, беззаботной поездки ни разу не было. Работай — все тылы обеспечены. "Когда хотим — можем..."
Ясным полднем наш праздничный поезд остановился у перрона старого иркутского вокзала. Все, дома. Когда еще придется свидеться с БАМом? Для меня, думаю, это путешествие — последнее, слишком далеко следующий юбилей...
Иркутск — Тында — Иркутск.