Мать держала ребенка на собачьей цепи

Одиннадцатилетнего Алика из Тулуна родители загоняли под кровать, предварительно надев на него собачий ошейник

Мальчик одиннадцати и девочка четырех лет — слабенькая, плохо владеющая речью, не отходят друг от друга. Дети уже пару недель живут в приюте в деревне Будагово и чувствуют себя не слишком уютно в сиротском заведении. Девочка неспокойно сидит у него на коленях, жалостно теребит его пораненную руку:
— Алик, ох, вава. Ох, Алик, тебе больно?
Мальчик по-отцовски успокаивает ее и не велит шалить. Алику, который, согласно свидетельству о рождении, именуется Альбертом Томасовичем Холостяковым, жителем деревни Харантей Тулунского района, всего 11 лет. Но без него четырехлетняя сестренка, может быть, умерла бы от голода или плохого обращения. Кто знает, может, и ее, когда подрастет немного, мамка-зараза посадит на собачью цепь?

Мальчик на цепи
Алик знает, что такое тяжелая, гремящая, ржавая, унизительная собачья цепь. Но он ни за что не скажет, каково это. Учителя из его школы говорят — у него защитная реакция, он шустрый и хулиганистый.
И никто не узнал бы о цепи, мальчишка не стал бы жаловаться на родную мать из жалости к ней, алкоголичке, и из страха перед отчимом. Но однажды глава местной администрации Ольга Гамаюнова, женщина молодая и активная, будучи по делам в Харантее, решила проверить кое-какие слухи. Селяне поговаривали, что над маленьким Аликом родители издеваются и садят на цепь и что он часто кричит.
— По роду деятельности мы имеем право заходить в дома, проверять. Если бы не наше положение, они бы на нас набросились как волчья стая. Лариса, мать Алика, открыла нам. Отчим тоже был дома. Мы зашли. Я сразу увидела цепь, пристегнутую к кровати. И все сразу поняла...
Под кроватью на каких-то лохмотьях свернулся Алик. На тонкой шейке мальчика болтался собачий ошейник с тяжелой цепью. На цепи — замок.
— Я говорю: "Зачем замок-то прицепила, чтоб еще больше сына унизить?"
Гамаюнова приказала освободить Алика. Мать долго искала ключ. Оказавшись на свободе, он рванулся за дверь.
Через полчаса подъехала милиция, мать задержали. "Зачем?" — вопрошали стражи порядка и повидавшие тьму детского горя сотрудники инспекции по делам несовершеннолетних. Молодая алкоголичка, давно отдавшая за спирт и совесть, и душу, ничуть не смутившись, объяснила причину неординарных воспитательных мер: мальчик ее не слушался.
— Она на него потом нападала — мол, видишь, все из-за тебя.
...Вернулся мальчик в этот день не к матери, а к Гамаюновым.
Типичная семья алкашей
Одно время Лариса, бездушная мать Алика, жила в Братске, была замужем за Аликовым отцом. Но тот умер, когда мальчик был совсем крохой. Лариса вернулась в Харантей. У нее появился сожитель, потом маленькая дочурка Надя. Лариса занимается личным подсобным хозяйством — когда не пьет. А не пьет она, говорят соседи, редко. Ходит за водкой в соседнюю Владимировку, что в нескольких километрах. Там проживает Аликов дед, который, по словам Алика, тоже пьет. Там зависает Лариса по 2—3 дня, бросая свою малышню без присмотра. К ним как-то приезжали то ли врачи, то ли инспектора ПДН, Наде ставили чуть ли не дистрофию. Но на учете семья не состояла.
Отчим, родной отец Нади, работает где-то в лесу на пилораме. Куда, по словам сельчан, его устроили братья, мужики работящие. Они помогали семье, деньги давали, но все обидно пропивалось. Сожителя мамы Алик называет отцом. Хотя и мать, и ее муж к Алику относятся плохо.
— Дали мальчишке на тапочки шестьдесят рублей. А отчим деньги отобрал. Еще видели как-то: сено они гребли и он пацана вдоль седловины граблями — хлоп! А еще шлангом бьют. И на цепь сажают, — сочувственно и коллективно рассказывают жители Харантея.
В нагрузку к битью на мальчика наваливают домашнее хозяйство. Надо же кому-то корову доить, пока мамка валяется пьяная. Дома есть еще свиньи, теленок.
— Папке деньги дадут, курей покупать будем, — важно сообщает Алик. Он не чурается работы, ему нравится копать огород, садить картошку.
Вообще, он помаленьку привык к такой жизни. Как-никак она вольная. И не обрадовался приюту. Хотя младшая Наденька, когда их увозили, с удовольствием обняла инспектора за шею.
Алик привык к унижению
Да и вся история в изложении Алика выглядит куда менее ужасной — обыденной и вполне даже мирной. Это убийственная привычка — жить в страхе, воспринимать собачью цепь на своей шее только как обидную, но проходящую неприятность. Но это непроизвольная защитная реакция детского организма на предательство матери.
Он глаза опускает, конечно, но тон у него вполне будничный.
— Ну, мамка пила. Отчима дома не было. Приехали какие-то мужики. Я возмутился, чего это они приехали. Потом она стала меня бить. Потом посадила на цепь, замок пристегнула. Я отчиму рассказал про мужиков, она меня на цепи и держала.
— Долго сидел?
— С утра прицепила и до трех. Потом пришла тетя Оля...
— Когда вас забирали в приют, мать была против?
— Нет. Она сказала: пусть забирают.
— На мать за такое отношение обижен?
— Немного обижен. Мать когда приезжала, то извинялась. Говорила, больше не будет так делать.
— Как вообще относятся к вам родители?
— Да нормально. Пенсию мать получит, отцу деньги дадут, так они полную сумку продуктов принесут. В субботу приезжала, бананы привозила.
— Дальше что будет, как думаешь?
— Она обещала в понедельник забрать. Не приехала.
— Что сестренка такая печальная?
— Сказали, что мамка приедет.
— Не боишься, что мамка заберет и снова на цепь посадит?
— Если так будет, сюда опять приеду.
...С какой периодичностью мать надевала на него ошейник, словно на дворовую шавку, мальчик не говорит. Разным взрослым он называет разные цифры. Но похоже, что метод воспитания цепью Лариса внедрила давно. Так, что Алик уже где-то в душе смирился с наказанием. Хоть и кричал, но уже привычно залезал под кровать. И ложился в одиночестве на рваную куртку.
Об головы детей бьют тарелки
В школе села Владимировка, где Алик учился, про него знали. Не про цепь, правда, а про то, что в школу он не ходит из-за пьянок. Для того чтобы Алик учился, за ним единственным ходил в Харантей школьный автобус. Водитель, бывало, долго ждал мальчика, но он из дома так и не выходил — не на кого было оставить Надю.
В школе не один Алик страдает от родительского беспредела. Мария Рубцова, завуч по воспитательной работе, называет несколько семей. Таких семей, дети из которых идут в школу не только за знаниями, а в первую очередь за едой, здесь бесплатно кормят.
Семья Капустиных стала известна после того, как родители били тарелки об голову своего мальчика-пятиклассника. Пятиклассник Колька очень способный, учится хорошо. Несмотря на то что вечно голодный и спит в обычной прикроватной тумбочке, в куче тряпья — больше негде.
— Сетует он иногда: родители напьются, все дрова сожгут, которые он наколол, "бабку" ему не сварят. "Бабка" — то, что он постоянно ест, натертая и пожаренная картошка.
Кольку хотели устроить в кадетский корпус в Усолье, да его не берут — он пока не сирота, родителей еще не лишили прав.
У Гали Лизневой, которую постоянно избивает отец, дома две кровати — одна нормальная, другая с тряпьем — для детей.
Девочки Тимофеевы, пока пьют их родители, ловят рыбку, нанимаются копать огороды. Одна из них бросила школу. Все это пятиклассники, ребятишки, не достигшие переходного возраста. Есть ли у них будущее?
За издевательства дают амнистию
Лариса, мать Алика и Нади, требует детей обратно. Но зачем они ей? Скорее всего, Алик нужен Ларисе, чтоб и дальше получать пособие от государства — пенсию по утере кормильца, Аликова отца. По-другому и не подумаешь. После того как из милиции ее выпустили, Лариса и сожитель устроили грандиозную пьянку, отмечали ее возвращение. Дети тем временем тосковали в приюте по дурным родителям — плохая мать все же мать.
Будет ли Лариса отвечать по статье 156 УК за жестокое обращение с сыном? Лишат ли ее прав на детей? Очень часто по вине закона взрослые не несут наказания за истязания детей.
Так, на памяти инспектора Тулунского ОДН Ларисы Ивановой был случай, который трагически закончился в 2000 году, — случай, поражающий беспредельной жестокостью. Одиннадцатилетний инвалид Вовка проживал с пьющей матерью, влача убогое существование, скрашивая безрадостную повседневность качанием на голой панцирной сетке и редкими приемами пищи. Вова был абсолютный физический и умственный инвалид. По нескольку дней он не жравши качался на своей сетке, пока мать плутала в алкогольных туманах. Но по неизвестным причинам мальчика до самой его трагической смерти не поместили в социальное учреждение, хотя мать, если так можно назвать это пьющее и спаривающееся существо женского пола, однажды привлекали по статье 156 УК за жестокое обращение с детьми. И однажды она привезла ребенка к железной дороге и усадила на рельсы — чтоб его, горемычного, зарезало поездом. Мальчика спасли — случайно шла дрезина с рабочими, которые доставили Вовчика в больницу.
— Там он качался несколько дней на сетке, а потом умер, — со слезами докладывает Лариса Иванова, которая в это время сама лежала с ребенком в той же больнице. Бог милосердно прибрал Вовчика (а потом через некоторое время умерла где-то под забором женщина, родившая его). За содеянное ее хотели привлечь к ответственности второй раз. Но по "гуманности" закона она пошла под... амнистию.
И разве удивительна не жестокость, а справедливость слов, которые произносят потом и простые, порой малограмотные сельчане и главы администраций, и директора школ, и сотрудники органов, призванные уважать закон: вешать таких матерей надо на березах. Скоро начнут.