Звание честного гражданина не менее опасно, чем звание губернатора или президента

Двенадцать фактов из жизни первого губернатора Иркутской области Юрия Ножикова, которому на следующей неделе исполняется 70 лет

1. Родился в Ленинграде, нынешнем Питере, в 1934 году. Отец — китаец, Чен Кин Сан, по-русски его звали Леонид. Так что по-настоящему он Юрий Леонидович Чен. В 1934 году в Ленинграде убили Кирова, что стало поводом для сталинских репрессий, и в 1937 году Чен Кин Сан исчез. Как в воду канул. Тогда такое нередко бывало. Уже будучи сенатором и губернатором, Ножиков посылал запросы в Ленинградское управление КГБ. "Но оттуда ответили, что у них никаких данных нет. Дальше обращаться было некуда".
2. В 1939 году мать вышла замуж за Абрама Ножикова, рабочего. И быстро переделала все документы. Так он стал Юрием Абрамовичем Ножиковым. "Думаю, опасалась за мое будущее, за мою дальнейшую жизнь. Если отец был действительно репрессирован — а, наверное, так оно и было, — то никакого будущего у меня не было. А так — другая фамилия и даже другой отец..."
Абрам Ножиков воевал в финскую, а потом в Отечественную, где и погиб. Юра получал за него пенсию.
3. В школе его прозвали Мао (по сходству с китайцем, Мао Цзедуном). А в нынешние времена, когда стали усиленно интересоваться национальными корнями видных политиков (а он стал политиком всероссийского масштаба), решили, что он еврей (из-за отчества Абрамович). Но "на меня можно посмотреть, и все будет ясно".
4. Мать ушла на фронт (медсестра), а он оказался в детском доме, на Урале. 200 граммов хлеба, всякая огородная трава, крапиву толкли с солью — чтоб не так жглась. "Главное ощущение детства — голод. Голод страшнее смерти. Смерть — одномоментное дело. А голод тянет постоянно".
После войны (мать комиссовали по ранению) соединились в Иваново, у бабушки. Стало полегче (был огород), но не очень. "Напрешься картошки, набьешь живот, еще с бабушкой стаканов пять чаю опрокинешь с кусочком рыжего вареного сахару или с сахарином — сидишь, паришься. А потом опять есть охота. Все время есть хотелось".
Вольные окраинные мальчишки (и он вместе с ними), не подозревавшие о ГУЛАГе, бесстрашно пели:
"Союз нерушимых,
Голодных и вшивых,
Сплотила навеки
Голодная Русь".
"Дети не понимали, что хорошо, что плохо. Вернее — что можно, а что нельзя".
5. Бабушка никого и ничего не боялась, крыла Сталина, учила молитвам, независимости и трудолюбию. Юра, как примерный ученик, носил красный галстук, но она за это не ругала, говорила: "Бог в душе". "Не скажу, что я ее любил, но теперь думаю, она мне многое дала".
6. В школе, при голоде и бедности, много читал — от "Приключений Рокамболя" до "Василия Теркина" и "Петра I", одолел даже толстенный том "Саги о Форсайтах", правда, потом голова болела. Петр понравился. "Тем, что был работник, что мог все сделать своими руками, хоть и царь был".
В школе приучился и к музыке."Слушали музыку по радио, по приемникам, на пластинках — даже у меня был патефон. С ребятами мы прослушали почти всех итальянцев — Россини, Пуччини, Беллини, Верди, неаполитанские песни; наших — Чайковского, Римского-Корсакова, Глинку. Потом, попозже — Баха, Шопена, Вагнера, Вивальди. Слушали, потом обсуждали в классе — это было интересно, еще и престижно, как-то выделяло нас".
7. В Иваново после школы поступил в энергетический институт. Не очень, правда, хотел туда, хотел в кораблестроительный, но тогда надо было ехать в Ленинград, а там как жить, на что? А энергетический — самый престижный в городе, и стипендия там побольше: "Шесть экзаменов, большой конкурс. Из нашей школы, из двух выпускных классов, поступило всего восемь человек".
8. В институте, хотя и учился хорошо, мог погореть, и основательно. Из-за прямоты, открытости и независимости характера. Дело было так. Актовый зал, всеобщее собрание, читают доклад. Чуть назовут Сталина — все встают, хлопают. Это поклонение Сталину, как богу, ему не нравилось. И не вставал, терпел возмущенные взгляды, шипение. Выручил товарищ, сказал, что у Юры нога болит. "Обошлось. Но понял — дело пахнет керосином, может плохо кончиться. Больше себе такого не позволял".
9. Позволял, однако, другое. Уже через два месяца после начала работы на Южно-Уральской ГЭС разругался с начальником управления. Из-за непорядков на стройке и из-за того, что его, специалиста, используют неправильно. Вся контора сбежалась смотреть, как мастер, пацан, скандалит с начальником управления и грозится ехать в Москву доложить министру.
И поехал. К министру, ясное дело, не пустили, дошел до замначальника главка. Тот послушал и сказал: "Не вернешься сейчас же на работу — лишим диплома". Времена были суровые, все могли сделать. "Но отступать все-таки просто так нельзя. Ввязался — держись. Я спросил: "А то, что я сказал, будет иметь последствия?" Он сказал: "Обязательно".
Последствия были — для самого юного мастера. Понизили в техники, а потом и вовсе заслали к черту на кулички, на степную стройку на границе с Казахстаном. "Получил по башке, но меня это не прибило. Понял только: нельзя так — в лобовую атаку. Надо действовать осмотрительнее".
Так он и дальше действовал — смело, независимо, но осмотрительно, основательно готовя тылы.
10. Строптивый, но грамотный, быстрый, самостоятельный энергетик не раз ходил по лезвию ножа. Выручала не только осмотрительность, но главное — давал результат. Кто давал результат, тому многое прощалось. Пошел по ступеням все выше и выше: начальник участка, начальник управления, управляющий трестом Востокэнергомонтаж (в тридцать пять лет — тогда редкость!).
"Меня воспитали не только мать с бабушкой. На меня очень влияла и монтажная среда. Монтажники — народ с достоинством, себе цену знают. И прямой. Режут правду-матку в глаза. Чего им бояться — с их квалификацией работа всегда найдется. И от тебя тоже требуют прямой речи, не терпят, как говорят на стройке, "политеса", лукавства, закладывания. Обманул, обкрутил — все, пропал. Слушаются не потому, что ты начальник, а из уважения, когда видят, что прав, больше знаешь, не подведешь, не подставишь. А так, если будешь с высоты распоряжаться — махнут рукой, да еще скажут: "Пошел ты".
Отличившись на разных стройках (в том числе на Усть-Илимской ГЭС и Билибинской АЭС, за которую дали Государственную премию), Ножиков получил неожиданное предложение стать начальником управления Братскгэсстроя. Братскгэсстрой был министерством в министерстве, работал по всей Сибири, его начальник был поважнее любого секретаря обкома. Это была такая высота, от которой поначалу страшно стало. И он отказывался, упирался. Но в конце концов набрал полную грудь воздуха — и шагнул.
11. На волне перестройки он стал председателем Иркутского облисполкома. Но в августе 91-го покатилась встречная, обратная волна: грянул ГКЧП, фактически государственный переворот. Кто-то испугался, кто-то колебался — все висело на волоске, неизвестно, куда повернется. Председатель Иркутского облисполкома, хотя имел минимум информации, не колебался, сразу выступил против самозваного ГКЧП, на стороне Конституции и президента. За что удостоился доноса, посланного из Иркутска в КГБ СССР (кто не помнит — КГБ и был организатором путча). В доносе-шифротелеграмме перечислялись неправильные действия председателя облисполкома, и в заключение было сказано: "Принимаемые нами меры по снижению пропагандистских акций, возбуждающих население, личные беседы руководства УКГБ у председателя облисполкома понимания не находят". "Читаю, думаю: ни черта себе! Что бы они со мной сделали, если бы победили. Точно бы упрятали куда-нибудь".
12. Новой, победившей, властью Ножиков был назначен главой областной администрации, а затем триумфально выиграл выборы в Совет Федерации, а затем и первые губернаторские. Отстаивая интересы области, он даже подал в суд на президента (кстати, пытавшегося его неоднократно снять). И выиграл суд! Но наступали другие времена, он не мог уже влиять на ситуацию, как раньше, к тому же уходили силы и здоровье. И Ножиков подал в отставку — за полтора года до окончания своего губернаторского срока. Первый и последний пример в России! "Я не хотел просто быть, просто сидеть. Я считал это безнравственным. Не можешь делать лучше, чем другие, тянуть на верхнем до — уходи. Нечего тебе делать на этом месте, нечего обманывать людей, которые тебя избрали и тебе верят. Уступи место другому — кто сможет и потянет".
Накануне новых губернаторских выборов, лежа в больнице, он созвал там пресс-конференцию и помог победить Борису Говорину — слово Ножикова много значило и до сих пор значит: "Теперь у меня нет ни чинов, ни должностей, ни званий, я свободный гражданин. У этого слова в наше время появился неприятный оттенок. Заключенные в лагерях обращаются: "Гражданин начальник". Но и великого Марата называли "гражданин Марат". Его и убили. Звание честного гражданина не менее опасно, чем звание губернатора или президента. В этом звании я тоже отвечаю за то, что у нас происходит".
* * *
С тех пор как Юрий Абрамович оставил свою губернаторскую должность, прошло уже семь лет. Но его помнят, узнают на улицах, улыбаются ему, здороваются, в кафе и магазинах не хотят брать за покупки деньги. Имущества особого он не нажил, капиталов тоже, нажил лишь уважение людей. Но есть ли награда выше?
P.S. Цитаты в тексте — из воспоминаний первого губернатора, которые называются "Я это видел".