Иркутский портрет итальянца Тончи

В России этого человека называли то Сальватором Сигизмундовичем, то на русский лад Николаем Ивановичем. Судьба его воистину необыкновенна. Родился он в Риме в 1756 году. Получил отличное образование. Затем вдруг оказался в Неаполитанской королевской гвардии. Выйдя быстро в отставку, Тончи увлекся поэзией и музыкой. Он имел успех у соотечественников и вскоре стал членом одной академии и президентом — другой.

Авантюрист-художник
Самое любопытное, что главная профессия Сальваторе Тончи, которая принесла ему позже максимальную славу — живопись, еще, можно сказать, не была замечена поклонниками. Между тем Тончи учился и выучился писать картины сам, постоянно рассматривая и копируя работы Рафаэля.
И вот почти 40-летний маэстро оказывается при дворе польского короля, ободряя его пением, мастерским чтением Данте, а также собственной поэмой, написанной дантовскими терцинами. Поэт, певец и художник недолго утешал нового патрона: 25 ноября 1795 года король Станислав отрекся от престола. Польша как самостоятельное государство на целых 123 года прекращает свое существование. В качестве последнего пристанища Станислав Понятовский выбирает Петербург. Тончи едет вместе с ним.
Итальянский мастер ехал на время — приехал навсегда. Через несколько месяцев после его прибытия в Северную столицу умирает императрица Екатерина II, и на престол вошел Павел I. Все сместилось: сегодняшний генерал завтра попадает в солдаты, и наоборот. В один час неслыханные милости сменяются безмерной опалой. Готовится поход в Италию, на берегах Невы — мальтийские рыцари, дикий Винченцо Бренна достраивает небывалый Михайловский замок — завтрашнюю гробницу императора.
Прежде всего молва о приезжем певце-поэте решительно отступила перед славой художника. Любитель оказался отличным профессионалом, да еще вошел в моду.
Подарок иркутского миллионера
Мы с трудом различаем последовательность любопытных событий, которые привели к славным плодам поэзии и искусства. Началось, кажется, с того, что богатейший иркутский купец Сибиряков решил отправить в столицу дорогой подарок — соболью шубу и шапку — первому поэту, которым был в 1801 году Гаврила Державин. Говорили, будто купец хотел всему миру продемонстрировать свою просвещенность и любовь к музам. Или завидовал посмертной судьбе другого иркутского купца и знаменитого мореплавателя Григория Шелихова, на памятнике которого только что, в 1800-м, была высечена эпитафия, специально сочиненная Державиным.
Встречаясь не раз с живописцем-философом Тончи, зная портреты Дашковой и Павла I, Державин радовался, что славный итальянец и его увековечит. Возникли разговоры, споры о том виде, в котором лучше всего будет представлен великий человек — сочинитель десятков знаменитых стихов, од, посланий и кавалер многих орденов, действительный тайный советник, государственный человек.
Тончи нарисовал портрет по третьему образцу, портрет, о котором можно было смело сказать, что ничего подобного поклонники обоих мастеров не видели. Можно было так сказать, если бы Тончи не нарисовал два державинских портрета. Даже сухие сведения о них впечатляют — четыре с половиной аршина длиной, одна сажень шириной (современный обмер: 283+203,5, в раме — 352+253).
Державин на обоих гигантских полотнах изображен в шубе и меховой шапке на снегу у скалы: лицо доброе ("чтоб очи мягкостью блистали"), "огонь души" и другие заданные качества Тончи пытался передать, написал под портретом собственное латинское двустишие: "Правосудие в скале, пророческий дух в румяном восходе, а сердце и честность в белизне снега".
1801-й или 1802 год? Один суперпортрет, понятно, доставляется Державину и выставляется в нижнем этаже петербургского дома в столовой.
Второй (или первый, по мнению первых искусствоведов) отправляется в Иркутск — туда, куда несколько лет назад пошли стихи на шелиховское надгробие.
Миллионер Сибиряков получает не стихотворение, но зато весьма вещественный дар; огромный портрет любимого поэта, одетого в сибиряковские сибирские дары.
Сибиряков на седьмом небе — и из самых чистых побуждений находит Тончи соавтора: приглашает местного живописца (имя его не сохранилось), и тот изображает над головой Державина Амура с трубой, из которой шла надпись: "Дай бог побольше таких". Так же как и в столичном доме Державина, купец в своем роскошном доме на берегу Ангары отводит для портрета отдельный державинский зал.
Сибиряков разоряется, умирает. Его дом вместе со всей обстановкой переходит в казну и становится резиденцией генерал-губернатора Восточной Сибири (известный всем, кто бывал в Иркутске, Белый дом).
Заезжие образованные гости из столиц радуются, встретившись с таким неожиданным знакомцем, и в своих письмах, записках изумляются "явным свидетельством успехов просвещения в столь далеком крае".
Декабристов провозят на каторгу мимо Иркутска, но их жены надолго задерживаются, прежде чем получают разрешение соединиться с мужьями. Возможно, Трубецкая, Волконская, представляясь хозяевам края, имели возможность не раз встретиться с зимним Державиным, его снегом, скалою, румяным восходом и местным Амуром над головой. С тем Державиным, которого живым, вероятно, видели в детстве, а может быть, бывали в петербургском доме на Фонтанке и любовались "двойником".
1830-е — 1840-е годы. Кто-то из новых генерал-губернаторов однажды отправляет трехметровое полотно на склад, где картина, уже испорченная местным живописцем, грозит рассыпаться под ударами холода и сырости.
Спасение картины
На одном из складов работа Тончи найдена и реставрирована ссыльным польским художником Вронским (это имя открылось в 1958 году). Вронский ликвидирует сибиряковского Амура и надпись, но на заднем плане вместо снежной степи пишет панораму старого Иркутска.
1917 год. Во время боя Красной гвардии с юнкерами картина много раз пробита пулями и штыками. Державин и даже Тончи оценили бы, наверное, драматизм и необычность ситуации!
1948—1952 годы. Реставрация в Москве (снова в одном городе на краткий исторический миг сошлись оба Державина, некогда соседствовавшие в петербургской мастерской художника). "Раненый" портрет восстанавливал силы. Потребовалось наложить 87 больших заплат, заделать 47 мелких прорывов. По просьбе иркутян вид их родного города за спиной поэта был сохранен. Он был выполнен мастерски, уже сам по себе представлял историческую ценность. Гаврилу Романыча не портил.
Ныне огромный портрет — одна из достопримечательностей картинной галереи, очень популярная у жителей Иркутска и гостей. Два видавших виды огромных полотна — в Третьяковской и Иркутской галереях.