Блеск и нищета иркутских дворов

Все бытовое обслуживание чуть ли не до пятидесятых годов прошлого века в Иркутске осуществлялось частными лицами, которые с утра пораньше выходили бродить по дворам, чтобы заработать на кусок хлеба. Взвалив на себя точильный станок или разноску стекольщика, переждав городское стадо коров и проводив взглядом пастуха на лошади, они начинали выкрикивать под окнами те, быть может, опостылевшие слова, в которых домохозяйки сразу улавливали нередко тревожащий их смысл — надо наточить кухонный нож и вставить в раму окна выбитое накануне стекло. Не каждой женщине по душе раскошеливаться, но тут уж ничего не поделаешь. Остается лишь сторговаться.

Точильщик — это недорого. Но стекольщик неумолим. Доставая свой материал, он сам остается внакладе, а в магазине его поищи. Жилищно-коммунальная контора тоже не поможет. Бедна страна после Гражданской войны, после интервенции и повальной резни.
Вот почему утро тридцатых-сороковых годов начиналось не только с пения петуха, с мычания коровы, погоняемой хлестким бичом, но и с крика молочницы, предлагавшей молоко, с простуженного баса водовоза.
Водокачек в жилых массивах, где ютился простой обыватель, не было. Колонки стали появляться перед войной. Вода в семье была статьей расхода, а ходить с коромыслом на реку, да если еще весной или после проливных дождей, два километра туда и столько же обратно мог далеко не каждый человек. Воду, как соль и спички, бегали занимать. А что касается колодцев, то их малочисленность и обветшалость требовали ремонта и чистки, на что городской бюджет не выделял ассигнований, продолжая будить в сердцах обывателя личную инициативу.
Понятно, что местные органы власти всю бытовую сферу использовали в качестве отдушины для незанятых рук трудящихся. Как уходило много времени на преодоление "временных трудностей", говорит хотя бы тот факт, что мощность электростанций Иркутска в 1946 году составляла 24 тысячи киловольт, а для самых необходимых нужд требовалось 46. Отдельные районы города сидели без электричества по два месяца, а в центре лампочки вспыхивали в 23 часа, а гасли сразу после 7 утра. Лампы с коптящими фитилями (не дай-то боже разбить стекло), каганцы и плошки с фонариками разных конструкций были неотъемлемой частью быта.
Горючие смеси требовались в больших количествах, как и батарейки, которые чаще всего можно было достать у спекулянтов. Охотились в основном за керосином. Пользовался спросом денатурат — его очищали с помощью соли и содержимого противогазных коробок, получая популярную когда-то гомыру — напиток для недорогих застолий. Керосиновых лавочек не хватало, и кое-где на углах, прикованные цепью к столбу, стояли цистерны. Возили железными бочками, используя конную тягу. И опять неслось по всему переулку:
— Карасин! Кому карасин!
Жестянщик с лудильным и паяльным инструментом обходил городские кварталы. Оповестив несколько улиц, такой умелец обычно устраивался на окраине рощи, разжигал костер на пустыре и, обычно в кругу детворы, принимался паять и лудить посуду: наши кастрюли и ведра, чайники и заварники.
Кого не жаловали вниманием, так это золотарей. Хорошо, если они появлялись в зимний период. Но летом весь двор упаковывался в комнатах. Страшно было выйти на улицу. Обоз, состоявший из бочек, выстраивался к отхожему месту чуть не от ворот, и, как быстро ни работали черпаки, нахвататься до одури испарений успевали все. Сами золотари на жизнь не жаловались. Конкуренты у них отсутствовали. Стоит вообще заметить, что люди тех лет имели еще старые понятия и не были избалованы удобствами наших дней. Достаточно сказать, что вновь построенных бань в Иркутске насчитывалось вообще ничего, а с прачечными вовсе обстояло плохо. Вот почему прачки-надомницы стали привычным явлением после окончания Гражданской войны.
Количество бродячих рабочих, а этим занимались даже столяры и сапожники, со временем уменьшалось. В середине тридцатых по городу странствовали даже шарманщики, но отечество, где упорно и на века строился новый мир, уже не выпускало на своих предприятиях поющих ящиков, а чинить их не имело смысла. Появление на улице повозки старьевщика (он же тряпичник) вызывало особый ажиотаж у детворы. По роду занятий старьевщик был шутник и балагур. Случалась и продувная бестия, которой порой перепадали вещи, родственные антиквариату. Обитатели переулка были для такого весельчака "жителидолгожители, сестры и братья!" Те самые, что "носят костюмы и платья". Для пацанвы этот змей-искуситель держал такие товары, ради которых можно было пойти и на преступление, украдкой заглянув в сундук с хламом. Кое-кто заглядывал и в комод. Товары с повозки сами просились в руки: пистолеты с целой коробкой воспламеняющихся пистонов, увеличительные стекла, переводные картинки, фигурки всадников и солдатиков, звезды от настоящих фуражек и складные ножи в перламутре. Но, кроме конфет и печенья, были еще леденцы, высокие, как свечи, обернутые в нечто цветное.
К шестидесятым годам смолкли голоса зазывал на улицах Иркутска. Выросла сеть бытовых предприятий. Долго она совершенствовалась, но в той же химчистке давно ли брали заказ лишь в том случае, если сами средства для чистки клиент приносил с собой. Не будем говорить, то ли еще будет, но то, что было, уж точно было.