Игорь Гринберг рассказал о том, как обычный анодчик может стать руководителем крупного предприятия
Мы часто говорим о «детях войны», а ведь есть еще и «дети Победы». Это люди, родившиеся в 1945 году, в период общенационального триумфа, подъема патриотизма и гордости за свою страну. На первый взгляд, сама атмосфера того времени способствовала рождению необычных личностей — победителей и созидателей. Так ли это на самом деле? С этого вопроса мы начали беседу с депутатом Законодательного собрания Иркутской области, членом бюджетного комитета Игорем Гринбергом — человеком, который родился в том самом 1945 году.
Тайшетское братство
— Игорь Самсонович, была ли какая-то особенность у вашего поколения? Можно ли говорить о «детях Победы» как о людях новой формации?
— Если и была у нас какая-то особенность, то судить о ней, наверное, проще было другим людям, постарше, которые смотрели на нас со стороны. Ну а у меня лично детство начиналось не очень празднично. Отец был в 1937 году репрессирован и отправлен из украинского города Луцка в Комсомольск. Семья жила в палатке, даже зимой, постоянно голодала. В таких вот условиях, в одном из лагерей Дальлага, я и появился на свет. А более или менее сознательное детство прошло у меня в Тайшете, куда отец, будучи уже расконвоированным, перевез семью.
— И что вспоминается в первую очередь?
— Помню начальную школу, Веру Васильевну, свою первую учительницу. Много времени проводили на улице. Понятно, что игры приходилось придумывать самим. Мы брали обручи от бочек, выпрямляли, делали из них сабли, затачивали, рубились по-настоящему, но я не помню, чтобы кого-то серьезно травмировали. Тогда в Тайшете вообще ходило много оружия, взрослые часто носили настоящие пистолеты, трофейные немецкие, так что игры в войну — это было само собой разумеющееся. Помню, что мы все ходили в одинаковых сатиновых шароварах. Понятно, что чьи-то родители зарабатывали больше, чьи-то меньше, но по ребятишкам этого не было заметно. Сейчас я понимаю, что между всеми нами существовала какая-то особая дружба, я даже сказал бы — братство. Любой чужой человек, увидев, что тебе нужна помощь, мог подойти и эту помощь оказать.
— Получается, вы пошли в школу — и как раз начался период так называемой оттепели. Скажите, а стиляги в Тайшете были?
— Был самый настоящий стиляга, как в фильмах показывают — сын начальника тайшетской милиции: лохматый, штаны в дудочку, большие ботинки. Он вел себя развязно, и его все недолюбливали. Было еще несколько человек. Особой зависти к ним мы не испытывали, хотя и одевались они по тем временам исключительно модно.
— Не было желания приехать в Тайшет, походить по местам, где прошло детство?
— Уже после армии, когда я начал работать на заводе, мне действительно захотелось съездить в Тайшет. И мы отправились туда вместе с сестрой. Когда я жил там, мне казалось, что это был чистый и большой город. И спустя много лет меня, честно сказать, ждало разочарование: я увидел какие-то низенькие домики, грязные тротуары. То ли город так изменился, то ли у меня было уже другое восприятие того же самого. Мы с сестрой зашли в наш двор. У нас был дом на двух хозяев. Наши бывшие соседи, уже совсем старенькие, там так и жили. Мы поговорили с ними, они рассказали, что очень многие уехали из Тайшета, поделились своими проблемами. В общем, ностальгия у меня прошла, сейчас я успокоился, и меня в Тайшет особо не тянет.
Пример учителя
— Игорь Самсонович, для большинства ваша жизнь полностью ассоциируется с городом Шелеховом. Расскажите, когда и как вы здесь оказались.
— Наша семья переехала сюда в 1961 году. Отец работал в Иркутскалюминстрое — это предприятие, которое возводило ИркАЗ. Я тогда перешел в девятый класс.
— Чем запомнилась шелеховская школа?
— У нас был очень хороший директор — Матвей Давыдович Каминер. Позже ему были присвоены звания «Отличник просвещения СССР» и «Заслуженный учитель школы РСФСР». В школе у нас была удивительная атмосфера свободы, всеобщего доверия и высокой ответственности. Как-то мы организовали сидячую забастовку — наверное, одну из первых в Иркутской области. У нас был один ученик, и как-то учителя увидели, что он курит. Его предупредили, а он еще раз попался — и его решили исключить из школы. Мы в знак протеста не стали учиться, пришли, сели — и все. К нам пришел директор, выслушал нас. «Ладно, — говорит, — вы за него отвечаете, и ко всем вам будут применяться исключительные меры, если опять он будет пойман за курением». Мы дали гарантию, что этого больше не будет — и действительно ничего подобного никогда не случалось.
Второй нестандартный случай был, когда мы отказались от классного руководителя. Нам не нравилось, как она к нам относится. И Каминер опять принял соломоново решение: «Вот вам полгода — и если за это время хоть одну тройку кто-то получит, мы вам такого классного руководителя дадим, что будете просить, чтобы этого вернули». Мы дали слово помогать друг другу — и за полгода ни одной тройки у нас не было.
— А как же классный руководитель? У вас его вообще убрали?
— Нам дали его лишь на следующий год, это был учитель физкультуры Михаил Иннокентьевич Суслов. До нашей школы он служил в группе советских войск в Германии. Вышел там у него какой-то конфликт с одним немцем, и капитан Суслов за свою честь постоял, ударил своего обидчика пивной кружкой. Когда разобрались что к чему, дали ему очередное воинское звание и в Сибирь отправили. От него у нас остались самые теплые воспоминания. Сейчас это кажется удивительным, но практически все наши преподаватели были честными и какими-то правильными людьми. Если они говорили нам, что курить нельзя, мы знали, что они сами никогда не курят. Если кто-то говорил, что спортом по утрам надо заниматься, то мы видели, как преподаватель по утрам бегает.… Тогда существовал пример учителя — я думаю, не только у нас, но и в большинстве школ страны.
«Посмотрел на петлички, вижу — авиация»
— От кого-то слышал, что вы на музыкальных инструментах хорошо играли. Это правда?
— Я играл на аккордеоне, старший брат Анатолий — на гитаре, а Олег, второй брат, — на банджо, мандолине и саксофоне. И вот нередко вечерком мы выходили прямо во двор в нашем 18-м квартале и играли просто так. Было у меня на тот момент еще одно большое увлечение — это волейбол. Тогда именно этот вид спорта был очень развит. Наверное, потому, что он был самым доступным: нашел во дворе ровную площадку, поставил два столба, натянул сетку — и можно играть. Со временем у нас сложилась неплохая команда во главе с тренером Александром Александровичем Авдеевым. Потом мне эти навыки очень пригодились…
— В армии, наверное…
— Нет. Когда я пошел в армию, меня действительно приглашали в спортроту, но я отказался. В итоге попал в дальнюю авиацию.
— В армию с удовольствием пошли?
— Если честно, то нет. Тогда и мысли ни у кого не было косить от армии, просто я был единственным из класса, кого забрали сразу после выпускного вечера. В свое время меня с шести лет в школу не взяли, хотя не хватало мне всего месяца. Пришел через год. На тот момент я хорошо читал, считал, и меня перевели сразу во второй класс. Но я был чересчур непоседливым, и если кто-то на доске писал не так, я вскакивал, стирал и писал правильно. И меня вернули в первый класс, чтобы я сильно не выпендривался. В итоге, едва я школу окончил, настало время идти в армию. До последнего не знал, где буду служить. Привезли в Благовещенск, переодели, посмотрел на свои петлички, вижу — авиация. Служил я в штабе отдельного корпуса дальних бомбардировщиков, командовал которым генерал-лейтенант Молодчий — легендарная личность, один из тех, кто в августе 1941 года бомбил Берлин. Я работал с секретными документами. Ответственность огромная — и если ты попался, например, нетрезвый или еще с каким-то нарушением, сразу отправляли на Север — на мыс Шмидта или в Анадырь, чтобы там сидел и следил за погодой.
— Служили два года?
— Нет, тогда три года служили, а во флоте — четыре. Меня призвали в 1964 году, а заканчивалась служба в 1967-м. В связи с тем, что я поступал в вуз — прямо из части отправил документы в политех на металлургический факультет, — мне разрешили в августе демобилизоваться. А большинство до ноября служили. Это был год 50-летия Октябрьской революции, а с Китаем у нас тогда были напряженные отношения. И китайцы заявили: вот мы вам устроим праздничек… В общем, ждали проблем. Хорошо, что ничего не случилось.
Очевидный выбор
— Почему металлургический факультет выбрали?
— Достаточно очевидный выбор. Я собирался возвращаться в Шелехов, а там был алюминиевый завод. Пока мы учились в школе, металлурги — особенно бригадиры — всегда служили примерами для подражания. Это были мужественные, сильные люди, уверенные в себе, с хорошей зарплатой. Пока я служил, у меня была возможность пойти учиться на военного переводчика, звали меня и в институт имени Баумана в Москву, но я отказался. Наверное, так было угодно судьбе. Поступил я достаточно легко. Поскольку я окончил школу с медалью, мне достаточно было один экзамен сдать — но обязательно на «отлично». Я выбрал математику, получил «пять» и стал студентом. Одновременно начал работать на ИркАЗе.
— А на завод как попали? Насколько я знаю, туда всегда была проблема устроиться. Помог кто-нибудь?
— Вот здесь мне как раз и пригодился волейбол…
— Это как?
— На заводе была такая практика. Тех, кто хотел устроиться, отправляли на собеседование к старшему мастеру. И вот приходим мы к нему втроем: я и еще два парня. Он первого спрашивает: «Чем в свободное время увлекаешься?» Тот отвечает: «В шахматы играю». Мастер зовет кого-то из цеха: «Ну-ка сыграй вот с ним». Смотрит — паренек сразу проигрывать начинает. «Нет, — говорит тогда мастер, — у нас штат полный, нам работники пока не нужны». Второму — тот же вопрос, что и первому. Парень отвечает: «В настольный теннис играю». А теннисные столы тогда в каждом корпусе на первых этажах стояли. Спускаются они вниз, и мастер парня в два счета уделывает — все, свободен! Ну, думаю, надо уходить. А мастер уже ко мне походит: «А ты что умеешь?» «Волейболом, — говорю, — занимался». — «Ладно, приходи вечером в спортзал». Прихожу, играю. Мастер и говорит: «Завтра в восемь утра жду в цехе». Взяли меня анодчиком. Самая тяжелая работа. С нее и началась моя карьера. А через три года я забрал документы из политеха и поступил в институт народного хозяйства, где получил образование инженера-экономиста.
Система сбоев не давала
— Игорь Самсонович, на ИркАЗе, безусловно, было много анодчиков, электролизников, людей других специальностей, но далеко не все стали директорами. Каков рецепт карьерного роста?
— В чем-то должно быть везение. Человек должен оказаться в нужное время в нужном месте. В какой-то момент я там и оказался. С другой стороны, я себя считаю трудоголиком — и, думаю, абсолютно справедливо. Пока я что-то не сделаю, не добьюсь — продолжаю трудиться. Я полагаю, что это правильно и нормально. Поэтому с первых дней своей работы на ИркАЗе я занимался всем чем можно — и в самодеятельности участвовал, и рацпредложения подавал. А про себя решил, что я обязательно буду начальником, но небольшим. Прошло буквально полгода, как я устроился на работу, и меня поставили звеньевым. Тогда звенья были численностью 9—12 человек. Я давал задания, делал замеры. А в связи с тем, что звено было неплохое, занимало призовые места, меня начали понемногу продвигать — даже за мастера иногда оставляли, хотя у меня тогда было еще неполное высшее.
— То есть та система подготовки кадров, о которой сейчас часто вспоминают с ностальгией, в советское время действительно существовала?
— Безусловно. Эта система работала как на производственном, так и на партийном уровне. Сейчас можно что угодно говорить о коррупции и карьеризме в высших эшелонах советской власти, но в производственных коллективах ситуация была совершенно иная. Коммунистов ставили на самые отстающие участки, причем часто с понижением в зарплате. И не просто ставили, а через два-три месяца вызывали на партком и спрашивали: «А что ты сделал за эти месяцы? Какова твоя роль в новом коллективе?» И если от тебя есть толк, тебя ставят в кадровый резерв. И эта система сбоев не давала — по крайней мере, на уровне производства.
«Один из главных документов в моей жизни»
— И когда вы стали генеральным директором?
— В 1989 году.
— Насколько я помню, это было то время, когда руководителей предприятий выбирали трудовые коллективы. Вы прошли через это?
— Да, прошел. Первая ступень — директора выбирали на конференции трудового коллектива. Вторая ступень — его рассматривали на коллегии министерства, где существовали определенные критерии, по которым могли отказать. Перед тем как избираться на должность директора, я привлек молодых ребят и вместе с ними разработал программу развития ИркАЗа — она у меня до сих пор дома лежит как один из главных документов в моей жизни. Были программы и у других претендентов. Некоторые, например, обещали: я зарплату в три раза повышу, всех обеспечу жильем. Всего нас было восемь претендентов. Буквально перед конференцией приехал представитель министерства. Вызвал меня. «Слушай, — говорит, — давай договоримся, мы поставим директором другого человека, а ты будешь директором по производству». А у нас уже дебаты прошли, я выступал на собраниях, агитировал. Кто-то за меня был, кто-то против, за нами стояли целые коллективы. И я говорю этому представителю: «И как я буду работать здесь после того, как откажусь? Как буду смотреть в глаза людей, которых я обманул?» Представитель министерства выслушал меня и говорит: «Ну, смотри, ты же к нам еще приедешь!» И когда за меня проголосовало большинство, я действительно приехал к этому человеку на утверждение. Он привел меня к министру — а металлургическую отрасль возглавлял тогда Серафим Васильевич Колпаков. Когда мы с Серафимом Васильевичем остались вдвоем, тот достал стопку бумаг, передал мне. «Читай», — говорит. Я читаю. А там написано, как я кого-то подкупал, кому-то резину для «Жигулей» передавал. Единственное, что спросил меня министр: «Это правда?» Я говорю: «Нет». Тогда он молча порвал все эти бумаги. На следующий день я пришел на коллегию, он меня представил. Ну а раз сам министр представляет, мне особо и вопросов задавать не стали и утвердили генеральным директором.
В новых условиях
— В не самое простое время вы возглавили завод. Как раз начался период, когда экономика страны начала разваливаться. И судьба каждого предприятия — выживет оно или нет, — как мне кажется, зависела во многом именно от генерального директора….
— Не только от него, но и от той команды, которую он вокруг себя собрал. Действительно, на тот момент государство от регулирования экономики полностью отказалось. Раньше директору завода не надо было думать, откуда придет глинозем, откуда фтористые соли, он знал, куда отгружать продукцию. В начале 90-х все изменилось. Мы вообще не знали, что такое рынок, нас не учили работать в таких условиях, когда надо самим искать сырье, рынки сбыта. Притом законодательство было такое, что каждый день мы буквально ходили по лезвию ножа. Тогда у меня была одна мысль: надо сделать все возможное, чтобы не остановился завод.
— Помню, в конце 90-х я впервые встретился с вами, будучи тогда еще журналистом-телевизионщиком. Меня более всего поразила ваша охрана. Такие крепкие ребята с пронзительным взором… Вы всерьез опасались за свою безопасность, или охрана — это некая дань моде?
— Не в моде дело. Начиная с 90-х годов на завод периодически приезжали бритоголовые ребята с предложением «заключить договора». Поскольку мы ни с кем ничего заключать не собирались, они начали ездить за мной.
— Вы всерьез воспринимали этих людей?
— Настолько всерьез, что бывало время, когда я просил жену не выходить из дома. Возле нашего дома постоянно стояла машина с этими бритоголовыми ребятами. Формально они ничего не нарушали, просто сидели в машине и все. Но согласитесь, все это очень неприятно было.
— Общеизвестно, что в тот момент многие крупные предприятия по производству алюминия попали под контроль криминальных структур. Как вам удалось отстоять завод?
— Для себя я понял одно: если на предприятии все чисто, никакие бандиты не зайдут. Прежде чем предпринимать какие-то действия, они проводят определенный анализ, и если руководство что-то нарушает, а потом начинает из себя строить честных людей — в такой ситуации отбиться сложно. А когда зацепиться не за что — у бандитов начинаются сложности. Конечно, они могут убрать директора, как это нередко в других регионах и случалось… Но мы смогли пройти этот период.
«С ребятней мне повезло»
— Игорь Самсонович, расскажите, пожалуйста, о вашей семье.
— С моей будущей женой мы учились в одной школе, она была класса на три меня младше. Мы с Наташей даже потанцевали пару раз, а потом я ушел в армию. Вернулся, устроился на завод, пошел в самодеятельность, и на одном из вечеров мы опять повстречались, а через год поженились. А еще через год у нас Андрюшка родился, через пять лет — Танечка. У меня двое ребятишек. Жена работала на заводе, в отделе ЖКХ, и когда мы начали реорганизацию производства и оптимизацию штата, она стала первой, кого я сократил. Неделю она со мной не разговаривала, но потом согласилась, что я поступил правильно.
— Дети что окончили?
— Я постарался дать детям хорошее образование. Андрей сначала окончил наш политех, а потом — школу бизнеса в Вашингтоне, очень хорошо знает английский язык. В свое время он работал у нас в СУАЛе заместителем начальника производственного отдела, а сейчас занимается своим бизнесом и мне помогает. Построили с ним в Черемхово опытное производство по выпуску гранулированного чугуна, но в связи с тем, что сейчас ситуация на рынке металлов не очень хорошая, решили с его запуском немного подождать. Сейчас Андрей живет в Москве, у него четверо ребятишек. Старшая, Настенька, моя внучка, в этом году окончила школу с золотой медалью, поступает в один из московских вузов. Танюшка у меня дизайнер. Она окончила очень престижную школу дизайна «Парсонс» в Нью-Йорке. Чтобы поступить туда, нужно пройти определенные тесты, причем неважно, есть у тебя как-то рекомендательные письма или нет, главное — навыки и мастерство. Помню, как-то ночью она звонит нам радостная, кричит: «Я поступила!» Окончила «Парсонс», потом ее еще оставили там на два года, она совершенствовала профессию.
— Сейчас она в Штатах?
— Нет, она здесь, с нами. В Штаты ездит очень редко, к друзьям, а работает здесь. У нас в регионе есть к чему приложить руку профессиональному дизайнеру. Она обычно нигде и никому не говорит, что именно окончила, просто работает и делает свое дело. Надо сказать, что с ребятней мне повезло еще и в том смысле, что они довольно скромные ребята, не чванливые, такие же трудоголики, как и я сам.
Политический багаж
— В политике вы как оказались? Был какой-то порыв души, или это больше необходимость: мол, руководитель столь крупного предприятия обязательно должен быть депутатом?
— Политикой я занялся задолго до своего директорства. Не знаю как, но в свое время меня присмотрела Маина Степановна Архипова, бывший мэр города Шелехова. Я думаю, что, как обычно, пришла разнарядка: от блока коммунистов и беспартийных должен быть выдвинут рабочий. С биографией у меня все было нормально, на заводе за мной закрепилась репутация трудяги, тем более я тогда только получил свою первую медаль «За трудовую доблесть». В итоге она сама позвонила мне и предложила идти в депутаты областного совета. На первое заседание облсовета мы с ней ехали вместе, на ее служебной машине. Познакомились. И потом она мне часто разные поручения давала.
— Какие, например?
— Раньше такая была система: если на заседании облсовета кто-то выступил — особенно представитель рабочего класса — на это выступление надо обязательно реагировать. Вот Маина Степановна и поручала мне выступать: нет машин для вывоза мусора, нет водовозок, ДК недоукомплектован. В итоге у нас и машины появились, и ДК был одним из лучших в области. А я в облсовет раза четыре, наверное, избирался.
— Какой опыт от тех людей, с кем вам довелось тогда встречаться, вы получили?
— Главный, наверное, такой: если ты что-то не так или неправильно сделал, если что-то не получилось, скажи об этом откровенно, перед всем коллективом. Гораздо хуже будет, когда это же самое станет известно в чьей-то интерпретации.
— После расформирования облсовета вы вернулись в органы власти. Зачем?
— Когда началась перестройка, стало понятно, что время наступает очень смутное в плане формирования ветвей власти: кто красивее говорит, того выдвигают. Бывшие пионервожатые становились депутатами. Мы с производственниками собрались тогда и говорим: надо что-то делать, иначе такие законы начнут приниматься, что нам не выжить. Так что мне снова пришлось идти в депутаты.
— Уже прошло пять лет, как вы ушли с ИркАЗа. Чем сейчас занимаетесь? Только депутатством?
— Нет, не только. Я являюсь одним из акционеров домостроительного комбината, и сейчас мы запускаем новую технологию по строительству жилья экономкласса. Очень важная часть моей жизни — это проведение конкурса «Синяя птица» для выпускников города Шелехова и Шелеховского района. Это довольно статусное мероприятие, на которое приезжают директора институтов, члены правительства, депутаты, видные ученые. Для многих ребятишек этот конкурс — настоящая путевка в жизнь. Мы проводили замеры на предмет того, как складываются судьбы у участников нашего конкурса. Оказалось, что порядка семи процентов живут за рубежом, работают в крупных компаниях. На самом деле, конечно, это плохо, что мы не можем для них создать условия, чтобы они здесь задерживались, но такова, к сожалению, на сегодняшний день правда жизни. Я провожу «Синюю птицу» уже 15 лет и, пока хватает сил и средств, буду это дело продолжать.
— То есть безмятежный отдых где-нибудь на острове — это не для вас?
— Нет. Если даже я куда-то уезжаю, то проходит максимум неделя — и я уже начинаю звонить на работу: как дела? Моей жене, конечно, это не очень нравится, но она относится с пониманием. Знает, что меня уже не переделать.
