Одна башня на четверых

Ветеран отлично помнит свой первый выстрел во врага
Награжденный медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги» Владимир Лыхин демобилизовался в марте 1947 года. После войны окончил Свердловское пожарно-техническое училище. Работал на разных должностях в пожарной охране Иркутского гарнизона. Полковник внутренней службы в отставке.
Награжденный медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги» Владимир Лыхин демобилизовался в марте 1947 года. После войны окончил Свердловское пожарно-техническое училище. Работал на разных должностях в пожарной охране Иркутского гарнизона. Полковник внутренней службы в отставке.

Начинал свой боевой путь танкист Лыхин в 1942 году 18-летним, а домой вернулся лишь через пять лет.
Начинал свой боевой путь танкист Лыхин в 1942 году 18-летним, а домой вернулся лишь через пять лет.

Уроженец тихой сибирской глубинки Владимир Лыхин в 1943 году 18-летним пареньком попал в самую гущу военных событий — на Орловско-Курскую дугу.

Он отлично помнит свой первый боевой выстрел. Танк, в экипаже которого он служил наводчиком, отрядили на поддержку атаки пехотинцев.

— Едем, поле боя хорошо видно, — вспоминает Владимир Васильевич. — Потом по рации слышим переговоры: наступление на нашем направлении захлебнулось — немецкий пулемет положил пехоту, оторвал ее от танков. Мой командир мне кричит: «А ну-ка поверни башню направо!» Разворачиваю, смотрю в целик — из кустарников вроде небольшое пламя. Прибавил резкость — так и есть: вот они, ненавистные, колотят из пулемета. Даю наводку, командир нажимает на педаль. Выстрел! Возле кустарников взрыв — и вроде как два тела в воздух немного подбросило... В наушниках сначала нецензурное выражение, а потом похвала от командира: «Молодец, Лыхин!» Замолчал фашист. Высотку наши ребята тогда взяли…

18-летние танкисты

Когда началась война, 16-летний Вовка Лыхин бросил учебу и пошел на судоверфь, где его взяли помощником машиниста на паросиловую установку. А на следующий год пришла повестка…

Попал в Забайкалье, в укреп-район, затем — курсы младших командиров. И в феврале 1943 года — на запад, во 2-ю танковую армию. Определили в экипаж «тридцатьчетверки» башнером, то есть башенным стрелком.

— Помню ощущения, когда впервые оказался в башне танка: тесно и темно. Как потом выяснилось, зимой там еще и очень холодно, а летом невероятно жарко. Справа — командир, младший лейтенант Михалевич, внизу заряжающий Чирков и механик-водитель Цветков: вот в таком тесном сотрудничестве мне довелось служить несколько месяцев. Все совсем молодые парни. Мы с Колей Цветковым 1924 года рождения, а самый возрастной был командир — на два года нас старше.

За полем боя я следил через панорамную щель. Это целый прибор: крутишь рычажки — и орудие идет по совмещению, по горизонтали и по вертикали. Какое-то время наше подразделение не трогали, и мне удалось немного освоиться. Потом пришел приказ, и наш полк отправили в Курскую область обеспечивать поддержку 13-й стрелковой армии Рокоссовского.

Впервые увидел фашистов так близко

— 5 июля 1943 года рано утром вдруг раздался невероятный грохот, — продолжает рассказ Владимир Васильевич. — Небо было покрыто залпами — наши артиллеристы наносили упреждающий удар по немецким позициям. Все летело через наши головы. Потом немцы очухались и предприняли контрдействия.

Ближе к полудню я вдруг увидел едва заметный дымок. Доложил командованию. А через какое-то время уже отчетливо разглядел двигавшуюся колонну немцев — танки, транспортеры, солдаты с автоматами на броне. Наши артиллерийские заслоны начали бить по танкам. Вражеские пехотинцы развернулись в цепь. Зрелище завораживающее. Вот тут я почувствовал настоящий страх.

Нужно учитывать, что я впервые увидел фашистов так близко. Наш экипаж в полном составе сидел в танке, готовый в любую секунду вступить в бой... Но приказа мы тогда так и не дождались. Танки командование берегло для наступления. Даже стрелять было нельзя, чтобы себя не демаскировать. Вот так и наблюдал через панорамную щель за тяжелейшим для нашей пехоты боем.

Через несколько дней нам все-таки приказали выкатить танки из капониров и отправили поддерживать перешедшую в контр-атаку пехоту. Но и здесь, когда наши подразделения вышли на позиции немцев и завязался ближний бой, нас выдернули из этого пекла и отвели на другие позиции. Опасались, что тяжелая техника может попасть на минные поля.

В середине июля два танка, в том числе и наш, отправили в разведку — нужно было найти брод через небольшую речушку с болотистыми берегами. Люки открыты, наблюдение велось с башни, ничто не предвещало опасности. И вдруг командир показывает мне рукой в сторону, а там... из-за холма выкатывается немецкий танк.

Остановились. Противник от неожиданности тоже резко затормозил. Расстояние не более 150 метров. Мы моментально нырнули внутрь. В мгновение ока, как мне тогда казалось, я сделал наводку. Стрельнули почти дуплетом с другим нашим танком. Однако в спешке оба промахнулись — снаряды разорвались позади немца. На наше счастье, противная сторона по какой-то причине замешкалась, и нам удалось произвести повторный выстрел, на сей раз точный — взрывом разворотило немецкую пушку. Мой напарник тоже попал — в гусеницу. Немецкие танкисты выскочили из покореженной махины и скрылись в кустах. За тот бой мне потом вручили медаль «За отвагу».

Засада и ранение

— Увы, повоевать мне тогда довелось недолго... Во второй половине июля наша армия пошла в наступление в направлении Орла. Возле населенного пункта Кромы немцы укрепились капитально. На танкоопасных направлениях выставили артиллерийские заслоны — 105-миллиметровые пушки. Прямой наводкой они способны были сбить башню танка... В том злополучном для нашего экипажа бою мы привычно поддерживали пехоту.

Наша первая атака захлебнулась, войти в поселок не получилось. Решили обойти позиции врага с другой стороны. Посадили на броню десант, вышли в чистое поле и... попали в засаду. Напоролись как раз на немецкую батарею. А противник, уже пристрелявшись, бил почти без промаха.

В попытке избежать прямого попадания командир приказал механику-водителю вести машину по диагонали. Это, возможно, и помогло нам выжить. Но танк наш не спасло — нарвались на снаряд. Машина встала и накренилась. Меня контузило, я на какое-то время отключился.

Когда сознание вернулось, увидел: у командира все лицо в крови — ударился, видимо, во время резкой остановки. Больше всего досталось Кольке Цветкову. Он лежал без движения на рычагах управления. Командир приказал выбираться из танка, пока немцы повторно по нам не бабахнули. Вылезали через нижний люк. Вытащили раненого механика и успели отползти на некоторое расстояние. Я уходил последним...

Едва успел выскочить, как прилетел второй снаряд. Взрывной волной меня бросило на траки, засыпало землей. По ощущениям — лежал целую вечность, но, как оказалось, в отключке был всего несколько секунд. Очнулся от страшной боли в левой ноге... С большим трудом сбросил с себя землю. Крови вроде много не было. Смотрю, наши мне машут — метрах в двадцати уже. Превозмогая дикую боль, пополз к ним...

По нейтральной полосе километра полтора добирались до наших позиций. Командир и заряжающий тащили механика, а я, если можно так сказать, — свою ногу. Потом увидели двух санитаров — они помогли.

Вот так война на Западном фронте для меня закончилась: сначала полевой госпиталь, затем в тыл. Диагноз: тяжелая контузия и ушиб ноги с внутренним осколком в суставной чашечке тазобедренного сустава.

В сторону японцев

Лечился Владимир Лыхин долго. После выписки был отправлен на восток. День Победы, 9 Мая, встретил на дивизионных учениях. Затем — в августе — передислокация вдоль хребта Большого Хингана.

— Однажды, в начале сентября, когда мой взвод находился в боевом охранении, нас обнаружили японцы и обстреляли. Своих ребят из-под обстрела я вывел, но сам пострадал — последний снаряд разорвался недалеко от меня. Снова контузия, снова медсанбат. А на следующий день к нам в палату привезли майора. Восемь пулевых ранений! Никогда не забуду, как медсестра бежит, несет ему зеленую подушку с кислородом, а я смотрю: у него пузырьки красные возле губ при каждом вдохе. Потом они исчезли. Человек умер... Представляете, это был один из последних дней Второй мировой войны!..

А вскоре судьба поднесла сержанту Лыхину подарок — Колька Цветков, первый его механик-водитель из «тридцатьчетверки», живым оказался.

— Привезли нас на эту рембазу. А после команды «Разойдись!» меня вдруг кто-то сзади прихватывает. Оборачиваюсь и вижу чернявое лицо Цветкова. Потом работали вместе, наши кровати полтора года рядом в казарме стояли. Демобилизовался он на три месяца раньше меня и уехал в свой Питер. Больше отношения мы с ним не поддерживали, к сожалению... Неизвестна мне судьба и других членов экипажа нашей машины боевой. Думаю, командир и заряжающий, оставив нас с Колькой в госпитале, потом воевали на другом танке. Уверен, воевали достойно…

«Нас отправили в разведку — нужно было найти брод через речушку… Люки открыты, наблюдение ведем с башни. И вдруг… из-за холма выкатывается немецкий танк...»
«Нас отправили в разведку — нужно было найти брод через речушку… Люки открыты, наблюдение ведем с башни. И вдруг… из-за холма выкатывается немецкий танк...»