Капитан и Ледокол
Необходимое предисловие автора
Весной 2019 года произошло несколько событий, которые все вместе и составили то стечение обстоятельств, приведшее к рождению этой повести. По порядку.
Однажды, будучи в Ялте, заглянул в тамошний антикварный магазинчик, который встретился на пути. Каково же было мое изумление, когда на вопрос «Есть ли что-то связанное с Сибирью, Байкалом?» мне показали пачку открыток, на которых более века назад запечатлели строительство Кругобайкальской железной дороги, ледоколы «Байкал» и «Ангара», виды самого Байкала. Я увез их с собой, на родную иркутскую землю, а после не переставал удивляться маршрутам движения исторических артефактов.
В это же время, изучая историю жизни одного видного сибирского литератора, впервые прочитал стихи о зверской казни 31(!!!) революционера на ледоколе «Ангара». Палачами были колчаковцы и семеновцы.
Совпадение, иначе и не назовешь, — в это же время вспыхнула с новой силой общественная дискуссия о памятнике адмиралу Колчаку, который воздвигли в Иркутске.
В это же время подоспел юбилей Николая Салацкого, председателя Иркутского горисполкома (по-современному — мэра). Он руководил городом в 60—70-х гг. ХХ века и, будучи в тренде некой градостроительной концепции, посносил немало замечательных исторических заборов, изукрашенных удивительным литьем XIX века. А когда на пенсии стал председателем Иркутского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры — ВООПИК, снесенные заборы и решетки восстановил. И он же сыграл ключевую роль в спасении для города одного из первых российских ледоколов — «Ангара», который во время Гражданской войны колчаковцы с союзниками чуть было не угробили вслед за паромом-ледоколом «Байкал».
А далее и вовсе подули мистические ветры. В связи с принятием закона о запрете лова омуля на Байкале в народе заговорили о том, что во всем виноваты чехи. Однажды, а именно в 60-х годах ХХ века, их уже обвиняли в истреблении этого байкальского эндемика. Почему именно чехи? Где Чехия, а где Байкал! Но ветры памяти не утихают никогда, и именно чехи, конечно, возникли неслучайно. Во время Гражданской войны они сыграли роковую роль в нашей истории — оказавшись в России в годы Первой мировой войны в качестве боевого корпуса Австро-Венгерской армии, они практически контролировали Транссиб — главную транспортную магистраль России, а уж Сибири тем более. Именно чехи во многом способствовали аресту Колчака большевиками. И это они охраняли золотой эшелон адмирала. Они грабили нас, забивая железнодорожные вагоны всем, чем только можно — от обуви до медикаментов, от оружия до обмундирования, мечтая вывезти все это добро по Транссибу на восток и далее — к себе на родину.
Каким-то историческим ветром те события были перенесены в современную инфосферу. Историческая память штука странная, непредсказуемая.
А еще, еще, еще, еще… Еще, путешествуя по Байкалу, работая в архивах и библиотеках, обнаружил я хоть и известный, но плохо прописанный в истории сюжет со строительством во время Русско-японской войны 1904—1905-х гг. на Байкале самой настоящей ледовой железнодорожной магистрали с путями, разъездами, паровозами, вагонами, водокачками и прочим железнодорожным хозяйством. Эта странная и, пожалуй, единственная в таких масштабах дорога привела к появлению целого городка, который возник на льду. Так появились госпитали для раненых, теплые бараки для ожидавших переправу, столовые, рестораны, склады и ремонтные мастерские…
Иркутск и Байкал стали важнейшими тыловыми точками воюющей страны. Великие князья правящей династии Романовых, военный министр Куропаткин, министр путей сообщения Хилков, известные литераторы зачастили в Иркутск, на Байкал, кто проездом, а кто, как Хилков, жил и работал здесь, обеспечивая русской армии необходимые ресурсы.
Все это и многое другое перемешалось и в итоге сложилось в эту историко-приключенческую повесть.
Здесь много документального, но и выдуманного достаточно. Последнее могло бы сложиться в реальности именно так.
Станислав Гольдфарб
Глава 1. Авария
Стоял конец декабря 1929 года. Байкал уже сплошь покрылся льдом. Но это не был еще тот прочный панцирь, на который когда-то клали рельсы и катали паровозы, вагоны, платформы и людей. Не удивляйтесь, когда-то здесь, прямо по толстому байкальскому льду, день и ночь от станции Байкал с западного берега моря до станций Танхой и Мысовая, что расположились на восточном берегу, шли пассажирские и грузовые составы. Паровозы-танки, несколько тысяч лошадей осуществляли доставку людей и грузов между двумя точками Транссибирской магистрали. А все потому, что Кругобайкальский участок ее, в буквальном смысле прорубленный в горах, к началу Русско-японской войны 1904—1905-х гг. завершить не успели.
Итак, стоял декабрь 1929 года. И хотя в разных местах Байкала еще обнаруживались полыньи и промоины, большие и малые трещины, работы у ледокола «Ангара» было предостаточно. Он продолжал навигацию, ломая лед и делая привычную работу — забрасывая грузы в самые отдаленные места северного побережья, где золото мыли в горах…
Ледокол «Ангара» двигался вдоль полуострова Святой Нос. Он вышел из залива Курбулик накануне нового года. Мы не случайно написали «Новый год» с маленькой буквы. В то время один из любимейших праздников стараниями и распоряжениями новой власти не отмечался на государственном уровне, равно как и многие иные, к примеру Рождество или Пасха.
Ледокол ходил сюда каждую навигацию. Маршрут был хорошо знаком команде и выверен по картам. Совсем недавно корабль ломал здешний лед, прочный, изумительно прозрачный, с воздушными вкраплениями в виде огромного количества пузырьков воздуха. Такой у этого льда норов — «глотнуть» кислорода и заморозить его до самой оттепели.
Удивительные опыты Байкал проделывал с газами, замораживая их на глубинах. Время от времени подо льдом вспыхивало пламя — это воспламенялся газ. Даже старожилы не перестают удивляться, глядя на фантастический ледовый рисунок из пузырьков и полыхающий подо льдом газовый факел. А вот сгусткам «подмороженной нефти», которые нет-нет да и выбрасывало на берег, старожилы уже не удивлялись — их быстро научились использовать в хозяйственных нуждах.
По ходу Ледокола разбитые льдины, поверженные торосы мстили великану. Они громоздились друг на друга, пытались преодолеть его борта, забраться на палубу и уж там разгуляться по полной, круша в отместку и ломая все, что подвернется под ледяную силу. Удавалось лишь добраться до борта, оставляя на нем царапины и вмятины. Брызги байкальской воды застывали на палубе, скоро превращаясь в причудливые ледышки и наросты. Их сбивали деревянной колотушкой.
Для Капитана и Ледокола это была повседневная работа, и они мало обращали внимание на это привычное борение льда и человека.
По воле Капитана Ледокол наезжал всем своим стальным весом на белоснежное, сказочно красивое поле и продавливал, проламывал, пробивал в нем дорогу для собственного хода. Вода вырывалась на разбитый лед, от красоты которого вмиг не оставалось и следа, пенилась и пузырилась в прорубленном коридоре, увлекала белоснежные и прозрачные глыбы в свою бездну, а затем вновь выдавливала их наружу.
…На траверзе мыса Орлова вахтенный начальник Симинов ясно видел гряду торосов. Нагромождение ледовых глыб было настолько большим, что вызвало у вахтенного начальника опасения, и он решил не рисковать и обойти их. «Торопиться будем не спеша», — подумал Симинов и отдал рулевому приказ: «Взять левее».
Ледокол послушно стал уходить влево, и… последовал удар такой силы, что все, что было не закреплено, в том числе и люди, попадало, поехало и покатилось. Но этот шум, стоны и звон падающих людей и предметов тотчас заглушили лязг и срежет, которые раздались откуда-то из нутра Ледокола. Он кричал от ярости и боли, которые ослепили и обездвижили его одновременно. Инстинктивно, по инерции попытался освободиться от нее — вырваться на чистый лед. Вначале опереться, лечь на своего вечного соперника, а затем плавно сползти в воду. Но сил не хватило — все котлы были срочно погашены. Ледокол не знал, что делать и как помочь себе и Капитану. Странные шумы озадачили его. Там, в самом низу, в трюмном помещении, что-то клокотало и шипело. Отовсюду слышались людские крики, громкие отрывистые команды вперемешку с бранным словом…
****
Капитан уже принимал информацию от старпома.
— Мы налетели на банку. Сели, как на подставку, — помощник Капитана докладывал реальное — он уже видел все своими глазами там, внизу, в корабельном чреве.
— Плохо?
— Пробоина метров шесть. Сидим прочно. Своими силами ледокол с мели не снимем. Без спецмеханизмов не обойтись — будем ждать спасателей. Что сможем, откачаем и начнем цементный ящик ставить.
— Удержимся?
— Думаю, да, если только ледовая обстановка резко не изменится. Но прогнозы благоприятные…
Капитан вздохнул:
— Шлите радиограмму в пароходство, начинайте служебное расследование. И готовьтесь к эвакуации команды в Усть-Баргузин.
— Может, повременить с эвакуацией?
— Отставить, старпом. Готовиться.
— Слушаюсь…
— Доведешь людей?
— Капитан!
— Отставить! Я бросить Ледокол не сумею. Буду зимовать. Дождусь спасателей. С ними и вернусь. Ну, разве что арестуют меня как вредителя, так раньше объявлюсь.
Старпом махнул рукой. Хотел сказать что-то ободряющее, но правильные слова отчего-то не шли.
…В пароходстве уже получили первую общую информацию об аварии. Утром следующего дня в главной газете области появилось сообщение: «Авария ледокола «Ангара». 25 декабря 1929 г. у полуострова Святой Нос против мыса Орлова на Байкале затонул ледокол «Ангара». Жертв нет. Причины аварии — льды, которые окружили и затерли ледокол».
Спустя несколько дней, точнее в последний день уходящего года, 31 декабря, появились новые подробности аварии.
«Авария ледокола «Ангара» случилась на обратном пути из Курбуликского залива, куда Госпаром (государственное пароходство. — Автор) доставлялись грузы для Баргузинского района, и ледокол, проходя северной стороной полуострова Святой Нос, наскочил на подводную скалу и получил пробоину… Вытесненный льдами к берегу ледокол сел на мель, на глубине 18—19 фут., имея значительный крен вправо.
Причиной аварии, по донесениям командования, явился нажим льда с северо-востока, в полосу которых попал ледокол, обходя торосы.
Приток воды в корпус через пробоину задержать не удалось. Во избежание взрыва котлов при затоплении последние потушены. В котельном и машинном отделениях вода поднялась на четыре с половиной метра; вода проникает также в грузовые трюмы.
Положение ледокола ввиду сильного затопления и движения льдов крайне опасное. Команда снялась на берег.
Для выяснения положения и принятия мер по спасению ледокола на место аварии со спасательными материалами и водолазами выехала особая комиссия в составе представителей Водопути, Регистра, ТООГПУ, прокуратуры и Госпара во главе с членами правления Госпара.
Из Верхнеудинского затона к месту аварии для откачки воды из ледокола отправляется конной тягой паровая пожарная машина.
БурЦИК дал телеграфные распоряжения Баргузинскому АИКу и Усть-Баргузинскому сельсовету об оказании Госпару необходимой помощи и содействия в спасении ледокола.
Случившаяся авария ледокола затрагивает интересы Госпара, но и всего местного края, т. к. ледокол — единственное судно, обслуживающее осенние рейсы для снабжения северных окраин Байкала.
Для достижения наибольших успехов в ликвидации аварии, помимо мероприятий, зависящих от хозоргана, к этому делу должна быть привлечена общественность Баргузинского района».
Глава 2. Капитан. Воспоминания о Рудзутаке
..Аварийная команда делала все, чтобы обеспечить плавучесть корабля, продержаться до той поры, когда начнутся спасательные работы. Другая группа готовила эвакуацию. Капитан не мешал работе — старпом и боцман люди опытные. Сам же он постоянно находился на месте аварии, здесь он был нужнее.
В трюме было тускло и холодно. Керосиновые светильники мигали, разбрасывая неровный свет, шумели ручные помпы, которыми люди выбрасывали воду из цементного ящика – бетонной «заплаты», которую намеревались поставить на пробоину. Спустя несколько часов стало ясно, что вода не прибывает, а держится на прежнем уровне. Если не случится сильных подвижек льда…
Люди работали молча и слаженно. В холодной воде не до разговоров. Расставили маячки, чтобы можно было наблюдать за уровнем воды.
Мысли приходили безрадостные, и более того, сплошь обреченные. Капитан в общемто и не думал специально, мысли рождались сами, проникали помимо воли и желания. Внутреннего диалога не получалось. Поток сознания твердил: «Арестуют однозначно. Могут присудить и вышку. Вредительство налицо. Добавят чуток оппортунизма, связи с троцкистами или эсерами».
Усилием воли Капитан притормозил поток, словно бы оценивая смыслы, которые заполнили сознание.
С большим усилием Капитан отогнал весь этот поток нерадостных смыслов — важно было сосредоточиться на другом. Но нетнет возвращалась старая мелодия: «Капитанвредитель, оппортунист»! Почему оппортунист? Так все газеты сейчас только о том и пишут. Настрой такой у всех...
Капитан выбрался на палубу и поднялся в рубку. Подошел к безжизненному штурвалу. Крепко сжал его.
— Тоже мне, колесо удачи! Сейчас ты самый бесполезный механизм на этом судне, — но снова сжал крепко, словно боялся, что отберут.
— Ну что, господин Ледокол, будем готовиться к зимовке!
…Эвакуация прошла буднично. Словно это было очередное плановое учение и люди давнымдавно были готовы к такому происшествию.
Прощались скоро. Своим ходом предстояло пройти не один десяток километров по байкальскому льду. Была уверенность, что дойдут без потерь — люди опытные, много местных.
Обнялись со старпомом. Капитан махнул всем рукой на прощание и поднялся на свой Ледокол.
Чтобы както сосредоточиться и собраться с мыслями, Капитан нередко брал книгу или газету. Держа текст перед глазами и пытаясь вникнуть в смысл множества слов, он переключался на них, вникал в содержание и суть, а то еще и пытался оценить, как поступил бы сам в той или иной ситуации, изложенной на белом листе, и потихоньку забывал об окружающих. Чтение его успокаивало, размягчало, что ли, а в голове все както упорядочивалось. Строчки без особого напряжения переключали на себя и отвлекали от сумбура и постоянного внешнего напряжения.
…В каюте давно уже не было свежих газет, только те, что захватил с собой в северный рейс. Вытащил из стопки первую попавшуюся. В глаза бросился заголовок: «Обеспечить выполнение плана великих работ».
— Раньше так не писали. Раньше все становилось понятно из заголовка. Сейчас сплошные призывы, приказы, требования. Статья о речи товарища Рудзутака. Рудзутак, Рудзутак, так и так, так и так… Важная шишка, старый большевик из ленинского круга.
Пробежав материал наискосок, Капитан понял, что речь о транспорте.
«Вот это удача, друг мой Ледокол! Коли о транспорте речь, товарища Рудзутака надо проштудировать», — подумал Капитан.
Он представил себе, как товарищ Рудзутак, прознав о том, что флагман байкальского флота сидит на мели как на игле, пока вся страна выполняет героические планы, сурово смотрит на него и молчит. Хотя и без слов понятно, что он мог бы сказать:
— Как же так, товарищ Капитан! Как же так! Ведь и без того транспорт слабое место в нашем хозяйственном плане текущего года! А вы позволили такому судну сесть на мель!
Тут же вспомнилось, что перед выходом в этот злополучный рейс все экипажи Госпара собрали в актовом зале клуба речников. Накануне главная газета страны опубликовала речь товарища Рудзутака. (Ну надо же, какое совпадение. И там Рудзутак, и здесь Рудзутак!) Капитан запомнил заголовок: «Дать стране уголь и металл, добиться бесперебойной работы транспорта».
На этом самом собрании коллектива и обсуждалась рудзутаковская статья. Капитан никогда не пропускал собрания. Он поймал себя на мысли, что ему очень даже приятно ходить на такие «посиделки» с коллегами. «Говорильню»то он как раз не очень жаловал, да и не слишком то разбирался в сложностях мировой и внутренней политики, о которой горячо докладывали лекторы. Но встретиться с другими капитанами, послушать их байки до собрания и после было чемто вроде выхода в театр. Так что собрания заменяли Капитану, которого вместе с его Ледоколом без отдыха «гоняли» в многодневные рейсы, общение. Ему его явно не хватало.
…Секретарь парткома Шапкин, коренастый крепыш, поправил указательным пальцем очкипенсне и тихо объявил залу:
— Сейчас мы прослушаем ту часть доклада товарища Рудзутака, которая касается транспорта в широком смысле этого слова.
В зале стало тихотихо. Ибо черт его знает, чего там наговорил товарищ Рудзутак. По тому, как парторг Шапкин загадочно делал вступление, у многих мелькнула мысль: а ну как старый ленинец объявится в зале и будет с ними разговаривать!
Но, видимо, у товарища Рудзутака были дела поважнее, потому что Шапкин вместо верного ленинца выставил Глафиру Андреевну Семочкину. Глафира женщина хоть куда — ударник соцсоревнования за бережливость среди коллективов Ангарского управления судоходства, работала в столовке речников. Шапкин сразу решил, что слушать Глафиру ему будет куда приятнее, чем столичного партийца, — Глафира женщина привлекательная, и плавсоставу глядеть на нее гораздо приятнее, чем даже на товарища Рудзутака. Его зал рассматривал на расплывчатом газетном фото. По сравнению с Глафирой Рудзутак явно проигрывал, и увлеченный фантазиями на тему «Глафира Андреевна» плавсостав бессовестно пялился на докладчицу в платье и туфельках. Обычная Глашка, в бесформенном столовском халате, мало походила на эту фифу. Никакого сравнения, не походила совсем — другая женщина, вот с головы до ног другая!
Глафира Андреевна не высокая, не низкая. Не худая, не полная. В общем, приятная во всех отношениях.
Шапкин поправил очкипенсне и медленно и насколько мог выразительно произнес:
— Глафира Андреевна, прошу вас подняться на трибуну.
Пока Глафира Андреевна шла к трибуне, мужская половина зала, не скрывая, провожала ее взглядами. Капитан подумал, что она начнет как бы смущаться, всем видом желая показать, что для нее это неожиданное предложение, хотя наверняка всю ночь репетировала отрывок о транспорте. И хотя Глашка ходила к трибунам и восседала в президиумах не первый раз, все равно заметно почеловечески волновалась.
«А может, действительно волнуется женщина, — подумал Капитан. — Кто их, женщинто, разберет».
Глафира Андреевна и вправду выучила отрывок из Рудзутака назубок и могла бы прочитать его, не глядя в газету. Но тогда все решат, что Шапкин готовил ее специально, так сказать, внес элемент бюрократии и неискренности. Так подумают все равно, но «решить» и «подумать», как справедливо полагал Шапкин, понятия далеко не равнозначные. Так что шла Глафира хотя и решительно, но создавая по пути атмосферу доброжелательности: приветливо кивала, здоровалась с теми, кого знала, а знала она через столовку, почитай, всех.
Уже на трибуне она развернула газету и начала читать громко и без выражения. Шапкин решил, что именно такое чтение придаст статье товарища Рудзутака нужное звучание.
«…Второе слабое место в нашем хозяйственном плане текущего года — это транспорт. Правда, есть у транспорта много оправданий, и в первую очередь то, что мы запоздали с технической реконструкцией транспорта…»
Капитан заскучал. В речи товарища Рудзутака в исполнении Глафиры ни слова не было ни о Байкале, ни о ледоколе, да и вообще морского ничего не было. И он бессмысленно, ну то есть созерцательно, сосредоточился на докладчице — даже смотреть на нее преображенную было приятно. И лишь слово «валюта», на котором Глафира сделала акцент, вывело Капитана из оцепенения. «Валюта» всегда звучала как некое грозное предостережение всему и всем, за нее обещали быстрые и безусловные кары. Вот и товарищ Рудзутак написал о ее силе, а Глафира эту силу прямо прочитала с выражением. «Но мы не могли этим заниматься, потому что нашу валюту мы использовали исключительно и главным образом на создание тяжелой индустрии для ввоза оборудования, ибо только развитие тяжелой промышленности создает базу для реконструкции транспорта. А в этом именно и состоит наше слабое место…»
Капитан подумал, что сейчас Глафира должна сделать паузу, длинную, многозначительную, чтобы в президиуме встрепенулись от неожиданной тишины, перестали чтото чиркать на белых листиках бумаги, а в зале, возможно, даже удивились тишине, которая вот так неожиданно наступила и продолжается. А ктото даже может подумать: а ну как Глаша выкинет чтонибудь эдакое! Затянулась паузато! Она может, она бедовая! Валюта, как ни крути!
—Простите, гражданегражданочки, товарищи и товар... — произнесла Глафира Андреевна, но закончить ей не дал грозный взгляд товарища Шапкина. — Мне бы водички глотнуть, чтото сперло в горле. Першит!
И хотя эта реплика выдала Глашкину ученость с потрохами и снесла с нее всякий налет интеллигентности, президиум облегченно вздохнул. Мало ли что! Зал снова расслабился и погрузился в традиционную партийнохозяйственную дрему. Это вам не собраниемитинг, где нужно было заклеймить троцкистов или эсеров, фашистских наймитов, продавшихся всем разведкам мира одновременно. Сегодня ничего такогоэдакого не произошло. Все как обычно. Товарищ Рудзутак, верный ленинец, может спать спокойно.
Выпив стакан воды, Глафира продолжила чтение доклада: «…дисциплина транспортного пролетариата, внимание со стороны транспортников к своим хозяйственным обязанностям очень низкое. И в этом отношении вся наша партийная организация, весь наш рабочий класс должны прийти на помощь транспорту и наладить ту необходимую дисциплину, которая нужна…»
Капитан оглядел зал — теперь уже точно никто не слушал товарища Рудзутака. Даже Глафира, скрытая наполовину трибуной, перестала интересовать партер.
Глафира Андреевна закончила чтение доклада товарища Рудзутака и под аплодисменты осталась в президиуме. Шапкин облегченно вздохнул — все идет по его плану и без осложнений. Капитаны бузотеры по определению. Не дай бог начнут свое гнуть, про дырявые пароходы, про отвратительный уголь, про изношенное портовое хозяйство… Тут и одной пятилетки не хватит, не то что трехчасового доклада товарища Рудзутака.
Капитан даже улыбнулся, ожидая, когда Шапкин с тоской во взгляде предложит высказаться всем желающим:
— Давайте, товарищи, не стесняйтесь, поговорим начистоту!
Но после слов товарища Рудзутака в исполнении Глафиры Андреевны других настоящих слов уже не нашлось…
Эта публикация — газетный вариант повести «Капитан и Ледокол». Продолжение — в следующем номере еженедельника «Пятница».
Популярные материалы по тегам статьи:
