Неверная фамилия, неправильное имя

В большом списке преподавателей факультета филологии и журналистики Иркутского госуниверситета имя Рудольфа Берестенёва стоит особняком. По воспоминаниям его студентов разных поколений, Рудольф Георгиевич был не очень строгим преподавателем, но и просто так получить зачёт у него вряд ли кому удавалось. Фотолаборатория на факультете была открыта для всех желающих практически днём и ночью. Берестенёв не боялся доверять студентам фототехнику — большая часть факультетских «Зенитов» месяцами жила по общежитиям. Забывчивым студентам при случае старший преподаватель напоминал, что пора бы показать то, что сняли, или передать аппарат следующему. На лекции он постоянно приглашал известных мастеров светописи — Александра Князева. Бориса Дмитриева, Эдгара Брюханенко. Казалось, что, когда из всей группы на занятия приходили пять-шесть студентов, особо не расстраивался, продолжая заниматься с «могучей кучей» столь же увлечённо. И уж точно никогда не повышал голоса на будущих журналистов, видя в них не только своих учеников, но и коллег.

Краеведам, историкам Ру­дольф Георгиевич известен как владелец уникальной коллекции фото- и кинотехники, автор нескольких книг: «Иркутская земля: яркий почерк светописцев. Фотообразы времени», «Искатели россыпей». Недавно из печати вышла новая брошюра — «Вакханалия красной инквизиции», глава готовящейся к печати книги «Следы предков. Сибирь в ранней фотографии». Сегодня мы рассказываем об авторе и публикуем одну из  глав его последней книги.

— Рудольф Георгиевич, работая над книгой о сибирской фотографии, вы неожиданно заострили внимание на теме репрессий. Почему?

— «Вакханалия…» появилась не случайно. Когда я работал над книгой «Следы предков…», из материала явно проступала другая тема: люди ходили в храмы, почитали священников, и неожиданно настало время воинствующих безбожников, разрушавших храмы, церкви и преследовавших служителей культа, — рассказывает Рудольф Берестенёв. — Бытует мнение, что массовые расстрелы начались в 1937—1938 годах. На самом деле массовые казни начались сразу же после Октябрьского переворота. Палачи руководствовались указаниями В.И.Ленина, призывавшего «расстреливать как можно больше священников, а церкви разрушать или приспосабливать под склады». Однажды я в качестве зампредседателя Ассоциации жертв политических репрессий стал свидетелем раскопок массовых захоронений под Пивоварихой. Обратил внимание: среди людей бытует мнение, что не было репрессий, расстреливали заслуженно. Тогда окончательно пришёл к мысли: необходимо показать, что в те смутные времена пострадало много невинных людей.

 Недавно я зашёл в Михаило-Архангельский храм, в подвальном помещении которого прихожане церкви развернули выставку, посвящённую памяти репрессированных священнослужителей. Экспозиция меня потрясла: архивные документы, фотографии из фондов ФСБ были настолько убедительны и достоверны, что я невольно достал из портфеля фотокамеру и стал снимать всё размещённое на стенах храма. Тогда-то и решил рассказать об этом в своей книге.

— Вашей семьи репрессии коснулись?

— Нет, моей родни весь этот ужас не коснулся, если не считать, что в период коллективизации был арестован дед — Гавриил Лаврентьевич Берсенев, участник Первой мировой. Но для него всё закончилось благополучно — выпустили. Дед работал в колхозе учётчиком. В 1933 году на него кто-то донёс, что он выдал на посевную кампанию меньше зерна, чем нужно: сэкономил для себя. За это он и оказался в тюрьме. В те годы крестьяне, вступившие в колхоз, стали бесправными, не обладавшими паспортами граждан, привязанными к общественному хозяйству. И вот после освобождения из тюрьмы дед решил не возвращаться в родное село Табук Черемховского района, а устроился на Гришевскую шахту. В его семье к тому времени было уже восемь детей. Руководители сельхозартели, потерявшие лучшего кузнеца и колхозного счётного работника, пожаловались в органы. И вот высокие начальники пришли к моей бабушке и потребовали: «Если вы мужа не найдёте и не вернёте в колхоз, то мы вас также арестуем». Старшие дочери вынуждены были уговорить отца вернуться в родной дом.

Долька, Адольф, Рудольф

Рудольф Георгиевич родился в 1938 году. Тогда Германия считалась ещё дружественным государством, и отец неожиданно для многих нарёк младенца Адольфом.

— В сентябре 1939 года фашисты развязали Вторую мировую войну. В Советском Союзе началась кампания преследования людей с немецкими корнями и им сочувствующих. Отец небезосновательно полагал, что его за немецкое имя младшего сына Адольфа могут и наказать, — рассказывает Рудольф Георгиевич, — хотя в деревне звали меня Долькой. Отец некоторое время был в растерянности: как выйти из сложного положения? И вдруг осенило! По радио услышал сообщение: северная экспедиция папанинцев высадилась на острове Рудольф. Тогда и решил переименовать меня в Рудольфа. Когда переделывали свидетельство о рождении, писарь в сельском совете с ошибкой написал и фамилию. Так вместо Адольфа Берсенева, я стал Рудольфом Берестенё­вым. С неправильной фамилией отслужил в армии. После демобилизации хотел сменить фамилию на отцовскую, но не нашёл испорченного документа, а потом уже детей записали как Берестенёвых. Университетский диплом получил на эту же фамилию. В итоге махнул рукой, смирился с Берестенёвым.

Долька рос третьим, младшим ребёнком в семье. Воспитывали его родители, старший брат Юрий и сестра Тамара. Мать, Таисия Иннокентьевна, была первой учительницей в Табукской, а позже и Верхнебулайской школе, отец — директором Касьяновского авторемонтного завода в Черемховском районе. В период Великой Отечественной войны завод готовил автомобили для фронта.

— Отец искренне верил в правое дело партии, был убеждённым коммунистом. Стены директорского дома украшали портреты членов Политбюро — Сталина, Ворошилова, Микояна, Кагановича и других, — вспоминает Рудольф Георгиевич .

 В 1943 году отец нашёл себе молодую жену, ушёл. Матушка с тремя детьми, чтобы прокормить семью, вышла замуж за солдата, работавшего на заводе. Выбирать не приходилось — война, все мужики на фронте. Только позже узнала о том, что наш отчим отсидел в тюрьме за убийство первой жены. Так что воспитателем он был «отменным»: кулаки были главным аргументом, других методов просто не признавал.

 Мой родной отец забрал своих сыновей к себе. Меня решил сделать механиком, поэтому отдал учиться двенадцатилетнего пацана в Черемховское специальное горно-техническое училище. Там готовили слесарей, токарей, сварщиков, электриков — всего 12 специальностей. Курсанты были обязаны соблюдать полувоенную дисциплину. Ежедневно перед сном, как молитву, пели гимн Советского Союза со словами: «…Нас вырастил Сталин на верность народу…» И только после смерти Сталина, в 1953-м, стали петь гимн по понедельникам. Практику проходили в шахтах. Работать приходилось на четвереньках, в условиях малого угольного пласта, не превышавшего метра. Комбайн «Донбасс» выбирает угольный пласт в лаве, за ним ставим подпорки из брё­вен, ползём на коленках дальше, упираемся спиной в скрипучий потолок, опускающийся на перекрытия... Страшновато было.

«Зоркий»: взгляд через объектив

В армию Рудольф Берестенёв ушёл, прихватив с собой старенький фотоаппарат «Зоркий», изготовленный ещё в Харьковской детской коммуне. Техника надёжная, хоть гвозди забивай. Военное начальство, узнав, что новобранец имеет за плечами двухлетний шахтёрский стаж, 7-летнее среднее техническое образование, да ещё умеет снимать, определило молодого солдата в авиационную фоторазведку, назначило фотограмметристом-дешифровщиком.

 Увлечение фотографией было настолько сильным, что свою дальнейшую жизнь Рудольф Георгиевич связал с любимым делом.

— Сначала я поступил на юридический факультет университета, чтобы стать криминалистом. Год отучился — не понравилось. Решил сменить профессию, перевёлся на журналистику. Тогда и понял: это действительно моё. Работал редактором газеты «Металлист» Иркутского завода тяжёлого машиностроения имени В.Куйбышева, в районной газете «Прибайкалец» в Бурятии. Всегда публикации готовил сам — и тексты, и иллюстрации. С 1970-го 15 лет работал на областном телевидении: в молодёжной редакции, фотокорреспондентом, в информационной программе «Приангарье». Освоил киносъёмку, всегда брал в командировки камеру.

Музейная коллекция

Благодаря полученным ещё в Черемховском училище навыкам Рудольф Георгиевич стал разбираться в технике, мог починить не только часы, но и другую технику.

— Приносили, к примеру, два фотоаппарата: один чинил, второй, старенький, мне оставляли в подарок. Так постепенно скопились разные модели прошлых веков. Жена изворчалась — мол, мусора всякого навалил, кому он нужен, — улыбается Рудольф Георгиевич. — Мы жили в коммуналке, в 12 метрах. Потом с однокурсником открыли музей частных коллекций «Сибирская фотография» — сначала в здании ДОСААФа, потом на ледоколе «Ангара». Музей был известен в Сибири. Однако с приходом рыночных отношений экспозицию закрыли.

 Тем не менее коллекция продолжала пополняться, и Рудольф Георгиевич решил подарить 100 первых раритетов Музею истории города Иркутска, 70 определить в Иркутский областной краеведческий музей. В своём загородном доме страстный собиратель старины открыл личный музей: теперь десятки экземпляров фототехники и других экспонатов хранятся у него на даче. В свои почти 80 лет Рудольф Георгиевич продолжает любимое дело — изучает историю фотографии, исследует интересные факты, сканирует архивы фотографов, работает над очередной книгой.

Глава из книги Р. Берестенёва «Вакханалия красной инквизиции»