О бедном эвенке замолвите слово

Одним из самых затерянных поселений в Иркутской области является Чинонга — крохотная столица охотничьей общины

Почти призрачную деревушку от Иркутска отделяют 500 километров, от райцентра, Качуга, — 150. Но при этом вы попробуйте найти ее на карте, а параллельно наберите немудреное название на компьютере в поисковой строке. На карте к маленькой белой точке проведет еле заметная пунктирная линия, зато Всемирная паутина вываливает гору информации, например, о салонах новых и подержанных автомобилей, клубах знакомств и даже... благоустроенных квартирах! Не спешите удивляться: среди всей этой интернетовской чепухи верна лишь информация о почтовом индексе — 666211. Улицы Чинонги, заваленные почти метровым снегом, хаотично расчерчены узкими тропинками: здесь не ходят машины, в деревне нет предприятий и организаций. За околицей течет Киренга, на другой стороне которой начинается тайга, она для эвенков дом, работа, способ выживания, отдых.

Часть 1. Тропинка в затерянный мир

 Расстояние от областного центра до места, где когда-то осели эвенки (точнее, их определили сюда в добровольно-принудительном порядке), составляет чуть больше, чем, например, до Тулуна. Но какие это километры, особенно отрезок от райцентра! Зимой на подготовленном внедорожнике сто верст можно проползти часов за пять-шесть, при условии, что зимник кто-нибудь уже пробил.

 В джентльменский набор охотников, рыбаков и скупщиков пушнины помимо навороченного джипа в обязательном порядке входят лебедка, бензопила, топоры, лопаты, ружье, спутниковый телефон. Если сломается машина или застрянет, к примеру, в сугробе, то помощи ждать неоткуда. Хорошо, если по времени ЧП совпадет с графиком поездки в райцентр почтальона. Езда в одну сторону на лошади с остановками на ночлег у него занимает трое суток: в такой ситуации нетрудно подсчитать, через сколько дней, даже при благополучном исходе, может прийти помощь. Поэтому даже качугские (читай — местные) мужики стараются на одном транспорте не испытывать тайгу и не злить судьбу. Летом путешествие значительно затрудняется. Болото по силам той же лошади или болотоходу под управлением опытного водителя.

 Улун, Юхта, Шевыкан, Тырка — так выглядит цепочка заброшенных или едва живых населенных пунктов, нанизанных на тот самый картографический пунктир, ведущий к Чинонге. Однообразный пейзаж за окном разбавляет новорусская заимка с огромным сторожевым псом за высоким забором и видеокамерами, зыркающими круглые сутки по периметру. «Охотники из очень крутых людей», — коротко поясняют местные.

Более оживленной из вышеперечисленных деревень оказалась Тырка. Здесь две достопримечательности — метеостанция, о которой мы писали в прошлом номере, и эвенкийская юрта, построенная местным жителем Семеном Монастыревым. Экскурсия к национальному строению получилась познавательной и очень эмоциональной.

— Я специально построил во дворе юрту, чтобы внуки хотя бы представляли, как жили предки, — говорит хозяин усадьбы. — Подобного строения в округе вы уже не найдете. Такого типа юрта относится к постоянному жилищу, а во время кочевки наши родители жили в чумах из шкур. Вся работа при перевозке ложилась на женщину, мужчина занимался только охотой. Моя мать, например, помнит, как ходили на зверя с луком и стрелами. Жили очень тяжело, смертность среди детей была высокой. Мне мама рассказывала, как я рос. Как только описаюсь, она трухой от гнилого пня посыплет ноги — вот и весь антисептик. Для мягкости мха сухого постелет, немного шерсти оленьей — памперс получается. Я из большого рода Маней (Манеир).

Советская власть решила перевести нас на оседлый образ жизни, появились первые избы, а чумы стали использовать как передвижное промысловое жилище. В тридцатых годах началось переселение: нашим мужикам велели строить карбазы и спускаться на них до Якутска, и вот оттуда уже почти никто не вернулся. Многих земляков репрессировали, они, кстати, даже не знали и не поняли за что. Большинство безграмотные были ведь. Такая политика сильно подорвала устои. У мамы последних оленей забрали, взамен дали телочку, а как на ней кочевать? В колхозах оленями занимались до 1953 года, а потом и там их извели, и мы окончательно осели. Время прошло, и вот сейчас уже наши дети в течение года кочуют по интернатам, а родители видят их только летом.

Мы пытаемся выживать, разводим домашнюю живность, ее сейчас много, но рынка сбыта нет. Во-первых, тяжело вывезти, а во-вторых — перекупщики одолели и обнаглели, к прилавку никого не пускают, а власть нисколько за этим не смотрит. Еще одним источником дохода является охота. Два сезона мигрирует соболь, его в лесу просто невероятное количество, мужики по 50—70 штук добывают, но продать шкурки выгодно не могут: и тут перекупщики достали. Поедете дальше в Чинонгу — там вам расскажут, за сколько первоклассные шкурки они вынуждены отдавать. Тяжело жить, очень тяжело. Лет через десять, скорее всего, здесь никого не будет, разве что метеостанция останется...

Продолжение темы — в следующем номере.

Справка

Тунгусы, орочены, эвенки

«Илэ (человек) — так называют себя эвенки верховьев Лены, Подкаменной и Нижней Тунгуски, низовьев Витима; мата — в бассейне реки Олекмы. Самоназвание «орочен» широко распространено у эвенков-оленеводов от Забайкалья до Зейско-Учурского района. В орбиту русской государственности мы вошли в XVII веке как тунгусы. До сих пор это название сохранилось в научной литературе. Пока не выяснено происхождение слова «тунгус». Этноним «тунгус» — не русского и не эвенкийского происхождения. Авторы популярной энциклопедии школьника «Народы Севера земли» дают следующее толкование: «Это слово возводят к древнему (первые века н. э.) центрально-азиатскому этнониму дун-ху, от монгольского «тунг» — «лесные», либо якутского «тонгуос» — «люди с мерзлыми губами», т. е. говорящие на непонятном языке». В.В.Хромов. «Эвенки орлиной реки»