Валентин Распутин: "К душе файл не прикрепишь"

Жизнь классика русской литературы давно поделена на две географические зоны — это Иркутск и Москва. Нынешний иркутский период будет для писателя, похоже, непростым: предстоит не отдых после московской суеты, а множество больших и малых дел. Об этом и многом другом Валентин Григорьевич Распутин рассказал корреспонденту "Копейки".

"Земля — последнее, что у нас еще есть"

— В интервью российским СМИ вы говорите о том, что новый мир по-прежнему уничтожает Россию и ее корни — деревню. Впрочем, о том же пишут наши читатели, и, что характерно, не только сельские...

— Я бы сказал так: уничтожают не по-прежнему, а с удесятеренной силой. Если старый, советский мир как-то поддерживал деревню, плохо ли, хорошо ли, но она жила, то теперь она совершенно брошенная. Если вы были в Качугском районе, то видели: дома, телятники, коровники, мастерские сейчас в таком состоянии, будто прошел фронт и на месте боев остались руины. А осенью на том же Качугском тракте стоят десятки людей, торгуют грибами, ягодами — это тот урожай, который еще можно собрать, пока не вырубили, не уничтожили леса. Тяжелое зрелище!

Где-то в других местах — Орловской, Белгородской областях, например, где крепкие губернаторы, — на деревню обращают самое серьезное внимание. А у нас тут как-то все запущено.

Наше государство будто разделилось. Если есть где-то нефть, если есть где-то газ или золото, то мы только этим и занимаемся. Ну а где нефти и газа нет, там еще можно землю шевелить, получать какие-то урожаи. Хотя и это необязательно: нефть сейчас не проблема, на нефть можно купить что угодно, тот же хлеб из-за границы привезти. Посмотрите: в последнее время урожаи, несмотря ни на что, у нас все-таки были. Дальше они нас так баловать не будут, без хлебушка-то обходиться будет трудно. Этот хлеб ведь не только в закрома государства предназначался, но и в закрома людей, которые работают на земле.

Нынче положение будет, конечно, тяжелое. С хлебом тяжелое, не с нефтью. С ней положение тяжелым не бывает — протянул трубу и качай сколько угодно. Только что будем делать, когда все выкачаем, — об этом никто не думает. Живем в каком-то обреченном государстве. Богатом, очень богатом — и обреченном.

У нас замечательный президент, его любит весь мир. Он умеет обходиться и с нашими парламентариями, и с народом. Много ездит, немало делает для России, для того чтобы была и торговля, и все остальное. Но делается все это однобоко. Он знает, как получать нефть, газ, знает, где и как зарабатывать деньги и хорошо зарабатывать. Все остальное брошено, в том числе и большая часть российских деревень.

— Вернемся все же в ту сельскую глубинку. Сейчас хорошо видно: в деревню пришел новый хозяин. Более хищный и более жестокий, чем прежний хозяин — советская власть. В этих условиях одни бегут из деревни, бросая дома и все нажитое, другие как-то подстраиваются под эту жизнь, но все равно влачат очень жалкое существование. Как тут быть?

— Нужно чтобы поддержка была. Поддержка Бога, земли, соседей, наконец. Ведь рядом с тем же Качугским районом есть и более крепкие хозяйства.

Было время, когда деревни обновлялись, люди стали жить лучше. А теперь полный развал. И если этот новый хозяин придет, то станет сразу дворцы какие-нибудь строить...

— Он уже пришел, Валентин Григорьевич, мы сегодня констатируем факт: этот новый хозяин уже пришел. Он распродает брошенные дома, технику, торгует лесом, покупает себе дорогие машины...

— ...и будет покупать землю, если уже не покупает. А это самое страшное, и это нам еще предстоит. На Западе крупные компании уже скупают землю, причем даже тайком от власти — землю стараются продавать так, чтобы никто ничего не знал.

Это, разумеется, дойдет и до нас. Сначала — до Западной Сибири, там земли все-таки побогаче. Но у нас, в Восточной Сибири, земля хороша тем, что находится возле могучих рек, возле прекрасных, не до конца еще вырубленных лесов. Наша земля очень лакомая, она будет скупаться буквально в ближайшие годы. И это последнее, что у нас еще есть.

"У нас огромный опыт вбухивать деньги не туда"

— Один из нынешних национальных проектов "Сельское хозяйство", который активно проводит в жизнь глава Минсельхозразвития Алексей Гордеев, не есть ли некое спасение для российского крестьянина, для сибирской деревни в том числе?

— Все эти национальные проекты — так, для отвода глаз, по-моему. Что такое проект по здравоохранению, если у нас лекарство нужное взять негде, врача вызвать нельзя?

Казалось бы, национальный проект — это очень большие деньги, но на деле очередной обман. Деньги опять вбухивают не туда, и тут у нас опыт огромный. Да, даются какие-то деньги для пенсионеров, но я сам хожу в поликлинику и вижу: люди спрашивают бесплатные лекарства, а их нет. Того, что нужно, — нет. Есть то, что подороже, что можно выгодно продать. Что, у нас народ от такой медицины здоровее стал? В Иркутске еще можно бесплатно поставить уколы, а попробуйте-ка в Москве — все только за деньги. Это и есть наш национальный проект: что было бесплатным, стало платным, средства, которые выделяются на лечение людей, неизвестно куда уходят.

Также и в образовании — все деньги идут только для того, чтобы русское образование сделать нерусским. Европейским, американским, каким угодно, только не русским. Не лучше и с сельским хозяйством: его давно нужно было поднимать — может, и не было бы сейчас такой разрухи. А теперь приходим к тому, что лучшие земли будут проданы и крестьяне останутся с неудобными, мало пригодными для земледелия.

"Теперь я согласен с Достоевским"

— Ваша недавняя повесть "Мать Ивана, дочь Ивана" получила очень неоднозначные оценки. Героиня выписана сильно, ярко. Защищая поруганную честь семьи, она убивает насильника своей дочери. Оставим пока за кадром национальный аспект. Не является ли этот женский образ неким символом, неким прообразом будущего — через боль и страдание — возрождения России?

— Символом ее назвать, наверное, нельзя, но такие люди, которые могут постоять за себя, за своих близких, за Россию, безусловно нужны.

Здесь еще вот что нужно понять: в этой повести нет расизма, нет ксенофобии, которые кое-кто пытается мне приписать. Я нередко задаю себе вопрос: испытываю ли я какие-то недобрые чувства к людям других национальностей? Наоборот, ловлю себя на том, что отношусь к ним так же, а порой и лучше, чем к русским. Мне приходилось жить среди бурят, якутов, тунгусов. Мы дружили, были и недоразумения, конечно, но все как-то быстро и безболезненно улаживалось.

А тут... Посмотрите, Тамара убивает азербайджанца, изнасиловавшего ее дочь. Но она видела: его вот-вот отпустят, видела, как он дал следователю деньги, и понимала: ее дочь никому не нужна. Между прочим, и следователь, и прокурор, защищавшие насильника, — русские. Моя героиня идет против всей этой мафии, и убийство, на которое она решается, — крайняя форма протеста против установившегося порядка, коррупции, несправедливости.

— А что для вас вообще русский человек? Каким он должен быть сегодня? Что, в конце концов, определяет это сложное понятие — русский?

— Знаете, это по большому счету не национальность. Достоевский говорил: "Русский человек — православный человек". Раньше я видел тут какую-то нарочитость, позже стал относиться к этому иначе.

Особенно теперь, когда столько русских погибает с дури — не зная себя, не помня себя и не веря в себя. И может, никогда так и не побывав русскими. Ну записали им национальность, поставили печать в паспорте. А кроме этого они ведь ничем себя не показали русскими людьми.

Сейчас пришло время показывать лучшие качества русского человека: умение работать, умение постоять за себя, понимать, что происходит в стране, и защитить, когда потребуется, свою Родину. Это первые качества русских. Если они ими не обладают — я все-таки увольняю таких людей.

Нам нельзя жить с закрытыми глазами. Русские должны хорошо понимать, какая сила выступает сейчас против России во всем мире и что можно ожидать от своих "друзей", которые могут оказаться опаснее врагов.

Разбираться нужно еще вот в чем: сегодня богатые люди готовы то храм построить, то еще что-то. Искренне ли это или просто для того, чтобы откупиться? Кто-то усыновляет ребятишек. В самом ли деле для спасения детей или с какими-то своими целями?

Сейчас люди все могут, знают все машины, механизмы, а душа человеческая часто безграмотная. Душа не разбирается ни в чем, у нее файла нет, и его в душу не вставишь. Надо иметь и опыт, и чутье, и точное понимание жизненных ценностей.

Человек, ценящий жизнь больше, чем те машинки, которые нас окружают, это и есть, по-моему, русский человек.

В Аталанке писателя ждет новая школа

— Скажите, Валентин Григорьевич, над чем вы сейчас работаете? Что для вас, классика русской литературы, сегодня важно?

— Мне трудно сказать, над чем я работаю, проще, знаете ли, сесть и писать повесть. Это для меня отдых. А нынешняя суета...

Взять минувший московский период, все же полгода прошло. Я давал бесконечные интервью для самых разных газет. Неважно, признавали они меня раньше или нет, — теперь признают все. Еще писал статьи о Байкале, о выборах в Белоруссии, о Сербии — это все нужно. Кроме публицистики пришлось много заниматься с театрами, которые ставят мои произведения: "Живи и помни" идет у Табакова, "Прощание с Матерой" — во МХАТе у Дорониной.

 — Задам, может, не совсем корректный вопрос: а как подкреплена ваша деятельность материально? На что живет сегодня классик русской литературы?

— Знаете, книги сейчас денег не приносят. Книги издают богатые люди, которым пришла фантазия назваться писателем. Появился сейчас такой шик: быть писателем. Никакие они не писатели, конечно, но книги издают богато, красиво. Потом скупают весь тираж и раздают его абсолютно бесплатно.

Что касается настоящих писателей... Если книга выходит в издательстве, там деньги платят небольшие, а чаще просто никакие. Говорят: вместо денег мы можем привезти вам тираж. А что я с ним делать буду, зачем он мне?

Но в каком-то отношении мое положение лучше, и вот почему: я теперь часто получаю разные премии. Например, от газеты "Советская Россия", от президента Башкортостана и прочие. Они скромные, небольшие, но очень приятные.

— Валентин Григорьевич, поделитесь, пожалуйста, своими планами на нынешнее лето. Сможете ли, например, погостить в родной Аталанке?

— Пока не известно. Скоро предстоит поездка в Китай вместе с делегацией нашего Союза писателей — там сейчас год России. В 2005-м я должен был получить китайскую премию, но из-за болезни не поехал. Будут вручать в этом году.

А в родной Аталанке недавно закончили строительство новой школы. Старая сгорела еще десять лет назад, и сколько я ни бился, сколько ни просил ее восстановить — ничего не получалось. Недавно благодаря усилиям бывшего губернатора Бориса Говорина ее наконец построили. Обязательно постараюсь поехать и посмотреть, что получилось.

Кроме того, нужно съездить в Усть-Уду. Там семь лет строили храм, и я активно участвовал во всех этих делах. Поэтому обязательно надо быть на его освящении.