Террористы, вылетевшие из Иркутска

События последних месяцев заставили вернуться к одной из самых трагических страниц в истории областного центра — захвату самолета семьей Овечкиных

ЧЕРТОПОЛОХ
много лет он растет в заброшенной усадьбе иркутских террористов Овечкиных. Словно предупреждая окружающих: зло порождает зло.
Более сорока дней страшному школьному празднику в Беслане. Сияющие детишки всех возрастов, море цветов и радостно-взволнованные родители — этому празднику было отпущено всего несколько минут. Потом случилось то, что случилось.
В Иркутске, столице Прибайкалья, есть свой черный праздник — 8 Марта. Более 16 лет разделяют две эти даты. Теракт на авиалайнере Ту-154, организованный дружной иркутской семьей Овечкиных в 1988 году, был страшным потрясением для еще существовавшего тогда Союза. Не давали покоя те же вечные вопросы: как могло такое случиться? Почему не предотвратили, не остановили?

Но — случилось. Их, десять братьев и сестер от 8 до 24 лет, вместе с матерью беспрепятственно пропустили тогда на борт, поздравили с праздником, пожелали счастливого пути. Счастливый путь был недолог: после посадки в Кургане события стали развиваться по непредвиденному сценарию, где главным режиссером-постановщиком была мать-героиня, она же героиня газетно-журнальных публикаций и документальных лент, Нинель Сергеевна Овечкина.
Для многих сотен людей тот праздничный день подвел страшную черту прежней жизни, за которой — смерть родных и близких: трое пассажиров, стюардесса и пятеро террористов погибли в той мартовской мясорубке на военном аэродроме Вещево под Ленинградом. Или — увечья, страдания, боль, операции, потеря здоровья: 36 ни в чем не повинных пассажиров были ранены в результате вопиющей жестокости и непрофессионализма задействованных милицейских подразделений. Или, наконец, потеря работы: только в Иркутске было снято с должности несколько десятков человек.
Нужно ли тревожить давно ушедшие в небытие тени? Пепел Беслана и здесь, в далеком сибирском городе, где жила мать, вырастившая банду террористов. Один из которых — по ее собственной просьбе — выпустил пулю ей в сердце.
"Я буду молодеть..."
Нинель Сергеевна, или, как ее все звали, Нэля, воспитывалась в детдоме. Отец не вернулся с фронта, а мать погибла при странных обстоятельствах: вечером, после работы в колхозе, подобрала несколько картофелин с не убранного еще поля. Пьяный сторож, оказавшийся, на беду, совсем близко, немедленно расстрелял "преступницу". Девчонка отправилась в детдом, а когда подросла, поселилась у тетки, в Рабочем. Окончила торговый техникум, работала продавцом. Познакомилась с Димой Овечкиным — он трудился тогда на заводе, и вскоре стали молодые жить вместе. Жить-поживать да детей наживать...
Их первый семейный угол — коммуналка в деревянном бараке по улице Баррикад. Ее Дима-старший получил от своего завода им. Куйбышева. Спустя год-два молодая семья обменяла жилье на небольшой уютный дом по улице Детской. Здесь родились старшие — Вася с Димой. Позже — Олег, Саша, Миша, Игорь и самый младший из мальчишек, Сережка. Между парнями появились на свет и девчонки — старшая Людмила, позже Ольга и Татьяна с Улей, почти погодки.
— Куда тебе их столько-то? — спрашивали многодетную маму соседки. — У тебя и астма, и сердце прихватывает. Случись что, не дай Бог, ребятишки сиротами останутся.
— Вы не рожаете, зато я буду молодеть, — отвечала она. — Говорят же: родила и помолодела. Так это про меня!..
Неизвестно, как там с омоложением, только с каждым появившимся малышом хлопот у родителей прибавлялось. Нэля сначала и работала, и дежурила в магазине, потом, уволившись с завода, сторожить стал Дима-старший.
— Дима так-то ничего был мужик, — вспоминает соседка Галина Васильевна. — Музыку любил, на гармошке хорошо играл. Он и ребятишек к музыке приучил. Только выпивал частенько. Так напьется, бывало, что и двух шагов сделать не может. Как-то перед майскими праздниками иду по улице и вижу: лежит Дима в луже у магазина, пьяный, конечно. И меня зовет: "Галя, скажи нашим, пусть меня вытащат, я идти не могу". Я пошла к ним, постучалась. Вышла Люда и говорит: "Как он нам надоел!" Но сходила, притащила отца.
Хлеб, огород и музыка
В начале 80-х семья потихоньку становилась на ноги. Восемь соток земли возле дома не так уж и много. Овечкины развели огород, растили овощи, держали двух коров, свиней, кур, кроликов. Работы хватало всем — и младшим, и старшим. И ее, работу, в семье всегда делили на всех.
Овечкины никогда не задерживались после уроков, вспоминают педагоги средней школы N 66 в Рабочем. Не играли с ребятами во дворе или на улице. В этой семье все дети знали: после уроков нужно зайти в магазин, купить крупу, хлеб — все, что наказала мать. Сделать что-то по дому, поработать, если надо, в огороде. Младшие девчонки в 7—8 лет уже продавали раннюю редиску, укроп, огурчики на соседней улице. Не стояли в стороне и руководители города: многодетной семье дали хороший сенокосный участок. Транспорт, комбикорм для скота — все, конечно, было для них бесплатно.
Может, потому, говорят педагоги той же школы, учились Овечкины всегда неважно. Часто пропускали уроки, приходилось маму вызывать или самим туда идти. "Почему Игорь опять не был в школе?" — спрашиваем. — "С младшей надо было остаться". Нинель Сергеевна никогда не давала детей в обиду.
А вечерами в доме Овечкиных звучала музыка.
— Одно произведение — светлое, душевное такое — мне особенно запомнилось, — рассказывает Лидия Алексеевна, классный руководитель Игоря. — Я тогда вместе с семьей переехала в новый дом рядом с Овечкиными. Потом узнала: это был блюз улицы Детской — одно из последних сочинений ребят.
Под звон бутылок
Почти каждый год в семье Овечкиных прибавление. Прибегает однажды кто-то из парней в школу и кричит младшим: "Давайте все домой, мама братика родила!" "Мы и ахнуть не успели, они книжки с тетрадками в сумки — и бегом с уроков", — вспоминают учителя. Не по дням, а по часам росли и расходы в семье.
Ни скотина, ни огород и тем более нищенская зарплата отца с матерью не могли прокормить семью. В синеньком магазине, где работала Нинель Сергеевна, принимали пустые бутылки — стеклотару. А ночью прямо в доме она торговала запрещенным тогда товаром — водкой. Впрочем, на Детской и Кыштымовской, Баррикад, Напольной и других улицах предместья Рабочего этот дефицитный тогда продукт купить можно было в любое время суток. Горбачевские запреты только подхлестнули спрос — и соответственно предложение товара. Стояли ящики с водкой и в доме Овечкиных.
— Нам тоже покоя не было от той водки, — вспоминает Октябрина Александровна (???). — Дом наш рядом стоит, так всю ночь стучали в окна — "Дайте!" Я Нэле говорила: "Ты повесь у себя фонарь, чтобы люди знали, где брать-то".
Бывало, сидим вечером на лавочке, после огорода отдыхаем, а Нэля (она, царство небесное, матерщинница была) все ругалась на нас. Не хотела, чтобы мы смотрели, как она водкой торгует. А люди знали, куда за бутылкой-то идти. Вот и шли к ней с вечера. Иногда до 15 человек в час проходило.
Через ту водку пришло в семью Овечкиных первое большое горе.
Смерть отца
Соседи все чаще видели Диму-старшего пьяным и почти никогда — трезвым. После дежурства в магазине сыновья вели домой отца под руки. Ругали поначалу, а потом и бить стали.
Как-то перед майскими праздниками Дима-старший украл у жены бутылку. Пропажа обнаружилась очень быстро. Вечером пьяного отца вышвырнули на улицу, и старшие — Вася, Дима и Олег — стали его бить.
— Мы с матерью услышали крики, ругань, — вспоминает Галина Васильевна. — Мать выскочила на улицу и кричит Нэле (та рядом стояла смотрела): "Зачем ты разрешаешь парням его бить?" Он маленький, худой, слабый был, а парни как на подбор — здоровые, рослые. Нэля оттолкнула мать, та упала: "Если он тебе нужен, забери его себе! Им он теперь ни к чему". И ушла в избу.
Били его на улице сильно, потом втащили в дом и там, наверно, добавили. А через несколько дней, 3 мая, сидим вечером на лавочке и слышим: Овечкины почему-то похоронную музыку играют. Потом узнали: у них в тот день отец умер.