Капитан и Ледокол (от 7 февраля 2020)

Продолжение. Капитан и Ледокол (от 31 января 2020)

Вот наступило 6 января. Я хоть и стальной, но в тот день мне казалось, что я расползусь по швам от ужаса и боли. Я сразу заподозрил неладное, когда 6 января к борту пристал катер и на палубу поднялся 31 человек, не считая людей в военной форме. Часовые называли их заложниками и обращались с ними довольно грубо — толкали, били прикладами, пинали. Их загнали в каюты третьего класса. Большинство заложников большевики и эсеры. Все они входили в Политцентр, который объединял разные партии, поднявшие восстание против Колчака в Иркутске.

Ах, адмирал, адмирал! Какие бы полярные подвиги вы ни совершили, зверская расправа, устроенная вашими подчиненными, не простится вам никогда.

Вы знаете, что такое колотушка для скола корабельного льда? Или, к примеру, для околачивания кедрового ореха?

Нет? Тогда представьте себе лесину длиной метра два или даже три, на которую насажен лиственничный чурбак. Эдакий молоток великана!

…Их раздели до белья и стали выводить по одному на палубу. Для каждого — последний путь. Не знаю, был ли трезвым, в своем уме палач Колчин, который бил заложника по голове колотушкой и сбрасывал в Байкал! Еще был палач — казак Лукин. Он тоже орудовал этой самой страшной колотушкой, словно всю жизнь только и делал, что бил поленом по живому.

Никто сейчас не знает толком, арестованных уже мертвыми сбрасывали в море или они падали за борт в ледяное крошево еще живые.

Как можно было расправиться рукотворно с ТРИДЦАТЬЮ ОДНИМ ЧЕЛОВЕКОМ, сложно для понимания. Сотворить 31 смерть в короткий срок! …6 января, канун Рождества. На палубе Скипетров, генерал Семеновский. Последний приказал команде накрыть стол на 25 персон. А тут еще приходит известие, что пароход «Кругобайкалец» в Лиственничном затирается льдами. Я иду его выручать и надеюсь, что арестованных в итоге высадят на берег, но тут началось…

Убивать начали по пути в Листвянку. До подхода к селу расправиться со всеми не успели. Добивали на обратном пути. Я слышал, как переговаривались меж собой заложники. Я мало что понял, кто прав и кто виноват. Арестованные частенько повторяли: «Потомки разберутся». Может быть, может быть. Трудно это будет сделать, думал я тогда, ой как трудно.

Знал ли полярный исследователь и адмирал Колчак, что произошло на «Ангаре»? Отреагировал ли он как-нибудь на действия своих офицеров?

Потом, когда все было закончено, команду палачей выстроили на кормовой палубе. Сипайло рыкнул: «Благодарю за службу!» Палачи в ответ: «Рады стараться!» Палачей отпустили на берег. На корабле встречали Рождество.

…Громыхнуло против Колчака по всей Сибири. Не могло не громыхнуть! Злодейство ради великой цели все равно злодейство. И началась великая месть. В городах яростное противостояние колчаковцев с эсерами и социал-демократами, а за ними рабочие и крестьяне. Тайга подхватила огонек и раздула пожар.

Восстания против адмирала шли одно за другим. Стена! В тайгу его воинство не пускали, там помнили, как колчаковцы пороли деревню за деревней, как сжигали населенные пункты целиком, без разбора. На войне все больше достается тем, кто на земле. В город тоже нельзя — кто ж забудет колчаковскую контрразведку. Вот и остался единственный путь отступления — железная дорога. А она под контролем чехов! Так я и не понял: за кого эти паразиты из австро-венгерской империи были? Судя по тому, как грабили они провинцию — только за свой карман».

Глава 5

Капитан. Литературный батл

Это был, кажется, 1927 год. Однажды в гости к команде Ледокола приехали литераторы. Считалось, что во время таких встреч с трудовыми коллективами люди пишущие, инженеры, так сказать, человеческих душ, лучше узнают жизнь, и, естественно, это поможет им писать хорошие и самые хорошие свои книги. Я в этом немножко сомневался. Размышлял так: вот Пушкин или Лермонтов. Они совсем молодыми людьми были, когда создавали свои ранние шедевры, не то что пороху — жизни не нюхавшие. Получается, литераторство все-таки не столько от опыта, сколько откуда-то сверху, а поэзия и того чуть повыше будет. Взять и научить писать хорошие стихи? Потом, конечно, путешествовали, встречались с народом. Но вначале-то мальчишки без опыта, без-усые, так сказать, юноши. Гостям мы с Ледоколом всегда были рады. Писатели приехали летом. Меня заранее предупредили: будут поэты Иван Молчанов-Сибирский и Анатолий Ольхон, которые давно мечтали побывать у моряков. А тут случился этот незапланированный рейс на север. Летом Ледокол задействовали крайне редко, но нужно было срочно забрасывать грузы для золотых приисков, а другого судна для больших перевозок не было.

Оба литератора оказались поэтами. Я тогда подумал: вот и хорошо, что в рейс пойдут такие необычные пассажиры. Покажем им свою художественную самодеятельность. Потом они выступят перед командой. Проведем экскурсию по Ледоколу, своими глазами увидят, как сложна работа на таком корабле.

…На борт поднялись два молодых человека. Молчанов был высоким и, на мой взгляд, очень симпатичным. Его сине-голубые глаза, кажется, сияли от любопытства. Русые волосы обрамляли слегка вытянутое лицо. Оказывается, он уже бывал на Ледоколе. На все расспросы, когда и как это произошло, Молчанов-Сибирский отвечал, что по работе приходилось. Писал о событиях Гражданской войны, связанных с «Ангарой». Ольхон тоже однажды ходил на корабле, когда создавал свой байкальский цикл.

Ольхон роста среднего. Тонкие, чуть заостренные черты лица, по мне так очень на Блока походил. Немножко холодноватая улыбка и теплый шарф, несмотря на летнюю погоду. Он сказал, что по вечерам на Байкале прохладно. А он боится ветров и сквозняков.

Когда погода позволяла, было тепло, они уходили на кормовую палубу и там «сражались» на своих стихах. Оба много писали о Байкале. Мне показалось, это было не просто поэтическое соревнование, а чтение стихов именно ему, Байкалу. Начинал Ольхон. Держась за поручни, выпрямившись как струна, он декламировал, насколько в гуле машины корабля позволял и без того негромкий его голос.

Славное море —

священный Байкал.

Славный корабль —

омулевая бочка.

Эй, баргузин, пошевеливай вал,

Плыть молодцу недалечко…

С этим напевом, покинув тюрьму,

Беглый варнак

Забивался в тайгу.

Ночи аукались

В дремную тьму,

Соболь подстреленный

Стыл на снегу.

Бьет Ангара

На разлив Енисея,

Вспуганный ворон

Упал между скал.

Строем этапов

Проходит Рассея

Путь столбовой.

Прямиком на Байкал.

Скрипы телег. Бубенцы. Конвоиры.

—Эй, приготовь поселенцам

квартиры!

Спины сутулые, греют прикладом:

Встреча в Сибири готова —

что надо.

—Здравствуй, мятежник,

бездонный Байкал!..

Молчанов подхватывал:

Солнце скрылось за горою —

Потемнела сразу падь:

Голубою-голубою

Стала моря гладь.

Облако над падью ало,

Словно в золоте чалма.

Отраженьем полыхала

Легкая волна.

Будто рыбки золотые,

Под водой снуют, снуют:

Будто воды голубые

Золотою вязью шьют.

Каждый миг меняет краски —

Серебрист, оранжев, ал —

Чародей из древней сказки,

Чудодей Байкал.

Дышит все очарованьем,

Красотой прибрежных скал.

Одарит нас щедрой данью

Старина Байкал.

Ольхон распустил шарф. Крепче сжал поручни и, немножко раскачиваясь в такт стихам, видимо входя во вкус этого поэтического турнира, принял эстафету:

Дай мне парус к мореходке,

И пойдем рыбачить вместе.

Я с тобой, на этой лодке,

Буду нежен. Как с невестой.

Баргузин вздувает пену,

Гребни гневно закипают,

И погоде перемену

Белокрылки накликают…

Брошу весла, поцелую,

Распущу девичьи косы,

Мы помчимся в ночь глухую,

Нас не встретят и не спросят.

— В бурю сгибнуть мореходке,

Скоро парус оборвется…

— Не горюй, о нашей лодке

Песня — после нас — споется.

— Милый, мы летим в заливе

На зубастые каменья…

— Ты звала себя счастливой,

Так забудь о возвращенье.

Молчанов обнял Ольхона. Это получилось так искренне и так волнительно, что показалось, и Ледокол стал идти, совсем осторожно разрезая волну. Капитан, примостившийся рядом с поэтами на стульчике, наблюдал за ними с нескрываемым удивлением — слушать настоящих поэтов, вот так, рядом, ему не доводилось. А тут настоящее сражение, как они сами говорили — поэтический батл. Капитан догадывался, что между ними происходит что-то очень важное…

— Ваня, прочти «Двое на ветру», — попросил Ольхон. — Я, когда слушаю это стихотворение, сразу вспоминаю свою экспедицию на Байкал. Очень хорошо последний раз оно прозвучало на вечере в КОРе (Клуб Октябрьской революции).

— Это же не о Байкале?

— Да и пусть! Пусть оно звучит не в счет!

Только вечер помнится —

Двое на ветру….

Листья словно конница

В золотом бору.

Плавают и кружатся

И стекают в лог.

У зеленой лужицы

Золотой поток…

Да еще вверх доньями

Реют облака.

Теплыми ладонями

Сжатая рука.

Но едва притронется

Он к твоим губам,

Золотая конница

Хлынет к берегам.

Ветры листья бросили,

Повалив ковыль…

Наступает прозелень

Молодой травы.

Вьюгам петь не велено:

Скоро лето вновь.

Молодо и зелено

Хлынула любовь.

Ласково дотронется

До каких-то струн.

Навсегда запомнятся

Двое на ветру.

— Твоя очередь, Толя.

Эта публикация — газетный вариант повести «Капитан и Ледокол». Продолжение — в следующем номере еженедельника «Пятница».