Капитан и Ледокол (от 31 января 2020)
Необходимое предисловие автора
Весной 2019 года произошло несколько событий, которые все вместе и составили то стечение обстоятельств, приведшее к рождению этой повести. По порядку.
Однажды, будучи в Ялте, заглянул в тамошний антикварный магазинчик, который встретился на пути. Каково же было мое изумление, когда на вопрос «Есть ли что-то связанное с Сибирью, Байкалом?» мне показали пачку открыток, на которых более века назад запечатлели строительство Кругобайкальской железной дороги, ледоколы «Байкал» и «Ангара», виды самого Байкала. Я увез их с собой, на родную иркутскую землю, а после не переставал удивляться маршрутам движения исторических артефактов.
В это же время, изучая историю жизни одного видного сибирского литератора, впервые прочитал стихи о зверской казни 31(!!!) революционера на ледоколе «Ангара». Палачами были колчаковцы и семеновцы.
Совпадение, иначе и не назовешь, — в это же время вспыхнула с новой силой общественная дискуссия о памятнике адмиралу Колчаку, который воздвигли в Иркутске.
В это же время подоспел юбилей Николая Салацкого, председателя Иркутского горисполкома (по-современному — мэра). Он руководил городом в 60—70-х гг. ХХ века и, будучи в тренде некой градостроительной концепции, посносил немало замечательных исторических заборов, изукрашенных удивительным литьем XIX века. А когда на пенсии стал председателем Иркутского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры — ВООПИК, снесенные заборы и решетки восстановил. И он же сыграл ключевую роль в спасении для города одного из первых российских ледоколов — «Ангара», который во время Гражданской войны колчаковцы с союзниками чуть было не угробили вслед за паромом-ледоколом «Байкал».
А далее и вовсе подули мистические ветры. В связи с принятием закона о запрете лова омуля на Байкале в народе заговорили о том, что во всем виноваты чехи. Однажды, а именно в 60-х годах ХХ века, их уже обвиняли в истреблении этого байкальского эндемика. Почему именно чехи? Где Чехия, а где Байкал! Но ветры памяти не утихают никогда, и именно чехи, конечно, возникли неслучайно. Во время Гражданской войны они сыграли роковую роль в нашей истории — оказавшись в России в годы Первой мировой войны в качестве боевого корпуса Австро-Венгерской армии, они практически контролировали Транссиб — главную транспортную магистраль России, а уж Сибири тем более. Именно чехи во многом способствовали аресту Колчака большевиками. И это они охраняли золотой эшелон адмирала. Они грабили нас, забивая железнодорожные вагоны всем, чем только можно — от обуви до медикаментов, от оружия до обмундирования, мечтая вывезти все это добро по Транссибу на восток и далее — к себе на родину.
Каким-то историческим ветром те события были перенесены в современную инфосферу. Историческая память штука странная, непредсказуемая.
А еще, еще, еще, еще… Еще, путешествуя по Байкалу, работая в архивах и библиотеках, обнаружил я хоть и известный, но плохо прописанный в истории сюжет со строительством во время Русско-японской войны 1904—1905-х гг. на Байкале самой настоящей ледовой железнодорожной магистрали с путями, разъездами, паровозами, вагонами, водокачками и прочим железнодорожным хозяйством. Эта странная и, пожалуй, единственная в таких масштабах дорога привела к появлению целого городка, который возник на льду. Так появились госпитали для раненых, теплые бараки для ожидавших переправу, столовые, рестораны, склады и ремонтные мастерские…
Иркутск и Байкал стали важнейшими тыловыми точками воюющей страны. Великие князья правящей династии Романовых, военный министр Куропаткин, министр путей сообщения Хилков, известные литераторы зачастили в Иркутск, на Байкал, кто проездом, а кто, как Хилков, жил и работал здесь, обеспечивая русской армии необходимые ресурсы.
Все это и многое другое перемешалось и в итоге сложилось в эту историко-приключенческую повесть.
Здесь много документального, но и выдуманного достаточно. Последнее могло бы сложиться в реальности именно так.
Станислав Гольдфарб
Продолжение. Капитан и Ледокол (от 24 января 2020)
Паром-ледокол «Байкал» стоял на стапеле и возвышался своим гигантским корпусом над всем. Казалось, он заслонял собой противоположный берег! Корабль был красив и притягивал взоры. Этим не преминули воспользоваться местные фотографы — желающих снимали на фоне стапелей, Хамар-Дабана, сияющего своими белоснежными шапками, Ангары, Шаман-камня, а потом предлагали карточки к продаже… Громадина этого плавучего парома-ледокола, этого воителя со льдами покоилась на специальных санках — салазках, которые в свою очередь стояли на скате, по которому размазали три тысячи пудов сала. «Байкал» не мог видеть себя со стороны, но по восторженным лицам, улыбкам и хорошему настроению догадывался — им не просто гордятся, но и восхищаются.
Около ледокола, который вот-вот должен был уйти на воду, крутилось много детей. И хотя охрана постоянно отгоняла их от опасной близости, разве за всеми уследишь. Востроносенькая кареглазая девчушка, засмотревшись на этого морского циклопа из дерева и стали, не услышала сигнала к спуску, и когда корабль двинулся на своих салазках в море, платьицем зацепилась за какой-то выступающий элемент, и ее потащило в воду вместе с кораблем.
Все взоры были направлены на паром-ледокол, все смотрели вверх, на громадину, которая медленно уходила на встречу с Байкалом. Салазки тащили ребенка, и казалось — еще мгновение, и беды не избежать. Сама девчонка от ужаса «проглотила язык» и даже не пыталась освободиться…
Рядом, конечно же случайно, оказался будущий Капитан. Он заметил, что салазки тащат за собой девчонку, подскочил и что было силы вцепился в нее. Вначале каток тащил их обоих, но затем вырвал кусок ткани, «съев» его по ходу…
Испуганный Капитан, перепуганная и бледная как мел девчонка упали рядом у спуска да так и лежали словно окаменелые.
А паром-ледокол «Байкал» уже был в воде, толпа аплодировала, играл оркестр, и на них по-прежнему никто не обращал внимания.
—Ты чего? — наконец пришел в себя Капитан. — Чуть под санки не улетела!
Девчонка продолжала молчать.
— Слышь, ты язык не проглотила по ходу?
Девчонка медленно села.
— Теперь мамка наругает, — она растерянно посмотрела на платье, разорванное внизу. — Его уже не заштопать.
— Жива осталась, поди мамка не заругает.
Девчонка пожала плечами.
— Ольга я. Спасибо, вырвал у ледокола.
— А я Дмитрий. Митя, что ли. Работаю в механическом, при мастерах на обучении...
…Так они и познакомились. А потом подружились. Виделись редко: случайно пересекались в Лиственничном, где оба жили и работали. Капитан на судоверфи, она — на подхвате в рыбацкой бригаде. Иногда уходили на берег ангарского истока и делились секретами. Так и шло время. Но оно идет быстро. Ольга уехала в Иркутск, окончила медицинские курсы и стала сестрой милосердия. Капитан освоил навигацкое дело и стал работать капитаном на маленьком катерке-бегунке, который целыми днями, как посыльный, шнырял между Лиственничным и мысом Баранчик, который потом стали именовать «станция Байкал», а еще позже — «порт Байкал». Годы шли, они взрослели, а их отношения превратились во что-то более серьезное.
Ледокол. Тридцать один
Сесть на мель для корабля дело наиобиднейшее, равно как и опасное, в особенности когда понимаешь, что помощь придет не завтра и даже не послезавтра. Пока подтянется нужная техника, пока водолазы смогут обследовать место аварии и корпус Ледокола…
«Вот и стою — сижу? — тут, жду от берега погоды. Так всегда Капитан говорил — погода суть происходящее на берегу. А если шторм? А если случится жим и ветры погонят лед на берег?! Тогда вариантов немного — либо льды раздавят, либо выбросят на сушу». «Это будет бесславный ледокольный конец, — подумал Ледокол. — Долго плакать, скорее всего, не станут. Скажут: «Он свое отслужил верой и правдой». И то: без малого тридцать лет на ходу. Фасон держу, внешне выгляжу хоть куда, но люди «добрые» всегда найдутся. Кто-нибудь начальствующий подытожит: посудина свое отработала, морально устарела. А вот и нет! Могу. Еще как могу! И потом революционное прошлое припомню! Да, именно припомню, имею заслуги перед революцией и трудовым народом… Хотя тут как повернуть». Ледокол вспомнил 1918 год и вздрогнула всем корпусом. «Это было время, когда красные стали срочно формировать военную флотилию. Ну, какие вояки из малоповоротливых и тихоходных байкальских судов?! Они были рождены таскать купеческие грузы и перевозить пассажиров. Господи, нет, подавай революции флотилию — колчаковцы и белочехи напирали. Тогда образовался целый фронт — Прибайкальский, а внутри него локальный — Мысовой и Слюдянский. В общем, поставили на военный рейд все, что было на плаву: «Кругобайкалец», «Лейтенант Малыгин», «Граф Муравьев-Амурский», «Иннокентий», «Михаил». Даже паровой катерок под названием «Волна» и тот включили. А флагманом, конечно, стал паром-ледокол «Байкал» и, разумеется, я.
Старший братец «Байкал» все время «ворчал»: то уголь привезут худой, то смазка слишком вязкая, то запасных частей едва на один ремонт дадут. И вообще, гонять паром-ледокол по чистой воде, как какое-нибудь каботажное судно! Это где ж такое видано!
Зря я, конечно, сердился и был всем недоволен. Мужики в кожанках ясно же заявили: «По законам военного времени». Что это такое, ни он, ни я не поняли, но звучало красиво и твердо, говорили со сталью в голосе, а это уже по-нашему. Впрочем, и мне было отчего поворчать и поурусить. Надо ж такое придумать — закрыть обшивкой капитанскую рубку. Нарушили весь стиль моего английского образа, да и обзор стал никудышный. Потом пушек и пулеметов натащили, словно я военный фрегат. А уж когда белые и белочехи стали по мне палить, я и вовсе растерялся. Зачем? Зачем столько усилий было предпринято при нашем рождении, чтобы вот так бездарно пустить ко дну?! Вначале подумал: может, это спектакль какой, а уж когда снаряды со стороны Кругобайкальской железной дороги полетели, да так кучно стали ложиться рядом, я понял — целятся со знанием дела. Один залетел мне под корму. Слава богу, только краску ободрал. Оказалось, в Лиственничном засели белочехи, а в Танхое — красные. Ну, хоть мы и были военной флотилией, вооружение лично у меня, флагмана байкальской флотилии, оказалось так себе, да прямо скажу — паршивенькое. Четыре пулемета и две пушечки. Из них по Лиственничному и дали-то пару выстрелов. Каво! Только чаек пугать! А оттуда в ответ гаубица шмальнула. Ну, вот так и воевали — оттуда чехи палили, а с моей палубы венгры-интернационалисты. И такие в ту пору здесь оказались. Безобразие, конечно, кого тут только не понаехало. Сидели бы по домам, свои огороды обрабатывали, нет — поперлись в Сибирь-матушку. Чего они здесь не видали, и зачем Сибири было на них глазеть?!
Когда все настрелялись вдосталь, красные решили десант высадить. Опять же, венгры были в авангарде.
Я вот думаю: что-то не так случилось в моем море, что в далекой Сибири иностранные легионеры палили в кого хотели и секли кого заблагорассудится. Ладно бы мы сами меж собой разбирались — россияне, но иностранщина! В меня и моих пассажиров!»
…Ледокол притих, прислушался: что там у Капитана в каюте? «Переживает, конечно, Капитан. Ночью вставал, ходил, гремел чем-то. Не спится ему. Как тут заснешь? Даже у меня, стального, столько воспоминаний. А он не железный, тоже, поди, нахлынуло».
Память у Ледокола тоже была стальная, и он отлично помнил этот документ, который вслух читал Капитан: «24 декабря 1919 года восстание в иркутских предместьях Глазково и Знаменское». В городах так много штабов и начальств всех рангов и мастей, что никто не знает, кто кого старше. Колчаковская контрразведка, прозевав подготовку восстания, наверстывает…
24 декабря пошли первые аресты. Кто-то сдал адрес, где находились причастные к антиколчаковскому заговору: улица Иерусалимская, дом 77.
Кажется, на поиски заговорщиков бросили все силы. День и ночь в гостинице «Модерн» — резиденции совета министров колчаковского правительства шли допросы. Работали 12 прокуроров. Один из арестованных не выдержал пыток и указал на второй пункт, где группировались участники восстания. Захватили еще 18 человек.
Так контрразведка арестовала часть руководства восстания в Иркутске. Восстание не удалось. Но они успели объявить адмирала Колчака врагом народа. Слово не поймаешь — Колчак так и остался для тайги, села и города врагом. А про его подвиги как полярного исследователя никто не вспоминал.
Начальник контрразведки Черепанов сообщил атаману Семенову: «Арестован комитет сибирских террористов в момент обсуждения вопроса о выступлении. По приказу главкома войск ликвидируйте указанных лиц». Их действительно передали семеновскому генералу с красивой фамилией Скипетров. А на Ледоколе командовали подполковник Сипайло и начальник гарнизона станции Байкал с красивой польской фамилией Годлевский. Приказы отдавал Сипайло.
4 января 31 арестованного на подводах увезли в Лиственничное. «Их было 31. Вот те, чьи фамилии я отчетливо слышал, когда конвой передавал их палубной охране: Корзин, Орлеанский, Филиппов, Ермолаев, Михайлов, Марков, Окладников, Корнаков, Кондратьев, Поручиков, Копылевич, Дубинин, Фадеев, Данилов, Соболев, Максимов, Веселов, Карымов, Моргенштерн, Земенков, Варзинский, Хорошков, Новиков, Петров, Перкунов, Бобров, Волчек, Когановский, Духовников, Милованок, Сухаров. Еще называли Аунена, Храбкова, Терещенко.
С ними расправились Годлевский, Колчин, Лукин, Люба, Сипайло, Черных, Рашевский. Конечно, палачей было больше, но история покамест скрывает их имена.
Тридцать одному, тридцать одному, тридцать одному... приказали раздеться. Они уже тогда должны были догадаться о своей участи и попытаться что-то предпринять для своего спасения. Ничего, ни движения, ни попытки... То ли оцепенели от страха, то ли до конца не верили, что их уничтожат самым зверским способом.
Эта публикация — газетный вариант повести «Капитан и Ледокол». Продолжение — в следующем номере еженедельника «Пятница».
Популярные материалы по тегам статьи:
