Иркутянка Головчанская
«Нет сказок лучше тех, которые рассказывает сама жизнь», — заметил Ганс Христиан Андерсен. История семьи, которую стала собирать иркутянка Ольга Головчанская, очень скоро превратилась в сибирскую «Сагу о Форсайтах». Настолько линии жизни многих людей оказались переплетены и взаимосвязаны, что стали напоминать переплетенные корни большого дерева. Ветви же протянулись из Сибири в Румынию, а потом и в Америку. Один факт этой родословной интереснее и удивительнее другого.
Сама Ольга не историк и не литератор — по профессии она архитектор, много лет преподавала в ИРНИТУ архитектурное проектирование. А в создании летописи ей помогли записки, оставленные бабушкой.
— Я читаю записки моей бабушки как интереснейшую книгу! Хотя баба Вера не писатель — всю жизнь работала бухгалтером. Но она была разносторонним человеком. Ей все было интересно. Помню, как она меня, маленькую, возила в Ленинград на экскурсию. Водила в Русский музей, в Эрмитаж. И сейчас перед глазами картина: бабушка стоит с блокнотом перед живописным шедевром в золотой раме и что-то для себя педантично записывает. Она была увлекающейся натурой и интереснейшим собеседником!
Ольга Головчанская признается:
— Когда я для своих детей и внуков решила написать историю семьи, поняла, что немного поздно — уже и спросить-то особо не у кого. По крупицам собирала сведения, фотографии — в результате собрался значительный архив. Появилась возможность составить огромную схему родословной.
Девичья фамилия нашей героини — Кобелева, предки ее жили в Култуке, Слюдянке, Иркутске. Предки по линии отца приехали в Сибирь из Черниговской и Полтавской губерний, а по матери — из Тункинского аймака.
— Мой дед Степан, забайкальский казак, уроженец села Зактуй, 25 лет был на военной службе. Проезжая с полком к месту службы, попал на свадьбу, где увидел черноволосую голубоглазую красавицу Зою, невесту, и прямо со свадьбы выкрал ее и увез к брату Федору, кулаку, который имел в Зактуе большое хозяйство. После службы вернулся в село, долго у них не было детей, все умирали, потом родились моя тетя, дядя Миша и моя мама. В 1934 году дед, погрузив всю семью на телегу с сеном, привез ее в Слюдянку, купив дом за 200 рублей.
Прапрадед Пантелеймон Николаевич Коневец, иркутский мещанин, по профессии кузнец, имел в Знаменском предместье свой дом и кузницу. Этому ремеслу обучил и пятерых сыновей. Прапрабабушка Анастасия Андреевна, казачка из пригородного села Бутырки, родила десять детей — 5 сыновей и 5 дочерей, и еще она воспитала двоих детей умершей сестры.
Второй прапрадед Дмитрий Баглай — из черниговских крестьян. У него была жена Прасковья и три сына. Когда прадеду Якову было 16—17 лет, отец с ним приехал в Сибирь на Ленские золотые прииски. Выехав с приисков, Яков приехал в Иркутскую губернию и женился на красивой девушке из поселка Лиственничное, но через год овдовел и вернулся на прииски. Через десять лет перебрался в Иркутск, потом жил в поселке Култуке на Байкале, хотел заняться торговлей, даже дом большой с парадным входом построил. В 1900 году женился на Фекле Коневец, прабабушке нашей героини.
Когда развернулись работы по прокладке железной дороги от станции Байкал до Мысовой, встал вопрос о постройке жилых домов и разных сооружений, потребовались строительные материалы. И Яков решил заняться выработкой кирпича.
— Он использовал наемную рабочую силу, а обжигом сам занимался, по 12—14 часов стоял у топки, простудился и умер от туберкулеза. Кирпич у него был качественный, его хорошо покупали. Многие дома в Слюдянке и водонапорная башня, сохранившаяся до наших дней, построены из кирпича, который сделал мой прадед на своем заводе. Об этом написала бабушка Вера, — вспоминает Ольга Головчанская.
Вера Баглай, дочь Якова и Феклы и внучка Дмитрия, рассказала, как ударили по семье годы репрессий. Вера вышла замуж за Матвея Кобелева, он был родом из села Ахалик Тункинского аймака, из семьи крестьянина Николая Никаноровича Кобелева. Сначала жил в Култуке, потом переехал в Слюдянку. Красивый, умный, работящий молодой человек. У них родились дети Юрий, Герман и Лида. Матвей Кобелев стал большим начальником — возглавлял Рудком Слюдянки. В 1938 году за ним пришли. Вечером постучали в окошко:
— Собирай манатки!
И увели. Долгое время Вера думала, что его угнали на работы в лагеря и что он умер там от туберкулеза. Но, как узнали потом дети Матвея, его расстреляли сразу же после вынесения приговора — под Пивоварихой на полигоне НКВД. В 1954 году реабилитировали посмертно. Вера вырастила четверых детей: троих своих и еще племянника Валерия, который остался сиротой. Все стали хорошими людьми, получили образование, разъехались по стране.
Ольга Головчанская собрала удивительные факты не только своей семейной линии, но и семьи мужа Сергея. Начала для дочерей и внуков, а потом увлеклась, как бабушка Вера, и составила обширную схему родословной, в которой переплелись имена и судьбы поколений.
Прапрадед Сергея Иван Писарев был священником, миссионером, распространителем христианства среди буддистов в Тарбагатае. Жена его Зинаида Федоровна — домохозяйка. У них было три сына и дочь. Иннокентий и Михаил стали священниками, Иван — коммерсантом в пароходстве Благовещенска.
В 1880 годах прадед Сергея Иннокентий Иванович Писарев и его жена Александра Федоровна Кузнецова-Писарева поселились в Александровском централе. Здесь стоял красавец храм во имя Святого Александра Невского, в котором и начал служение молодой священник. И еще он стал преподавать Закон Божий в церковно-приходской школе. Потом деревянный храм сгорел, выстроили новый, каменный, в 1886 году состоялось его освящение. В селе Александровском у четы Писаревых родились один за другим четверо детей: Надя, Коля, Лена, Александра. Затем Писарева, ставшего уже протоиереем, перевели в Иркутск, в храм Казанской Иконы Божией Матери в Рабочем предместье. Поселились Писаревы на Знаменской улице, дом 24.
Старшая дочь их Надя была одаренной музыкантшей — училась в консерватории в Санкт-Петербурге. Когда в России начались революционные события, а потом грянула Гражданская война, Наденька вернулась домой к родителям. В Иркутске уже стояли войска Антанты. Французы, чехи, немцы и румыны свободно гуляли по улицам столицы Восточной Сибири. В здании Общественного собрания, как и прежде, при царе, устраивались балы. Видимо, там и познакомилась юная иркутянка Наденька Писарева с румыном, военным врачом при штабе армии. Офицера звали Ион Чентя. Между молодыми людьми вспыхнула любовь — то самое чувство, которое не знает преград и расстояний, которому все равно, война ли за окном или мирное время. Врач Парацельс всерьез утверждал, что это чувство подобно болезни и поэтому его надобно лечить, как и всякую болезнь, корнем мандрагоры.
Врач Ион Чентя лечить свою любовь не стал. Он уговорил Наденьку… бежать! Бежать из родного дома! Ведь и думать было нечего уговорить священника Писарева выдать дочь замуж за какого-то проходимца — румынского вояку! И Надя решилась на неслыханное преступление! Ночью она связала простыни и под покровом темноты спустилась из окна второго этажа. Внизу ее уже ждал молодой чернявый офицер с подкрученными вверх усами. Он усадил Надю в кибитку и отвез на вокзал. Там бесшабашные влюбленные сели в поезд, и никакая мандрагора не смогла бы остановить их безумное бегство.
Обвенчались они во Владивостоке. «По причине такого события, — как пишет племянник Иона Овидиу Чентя, — дядя Ионика дезертировал из Белой армии, что, несомненно, — шутит автор, — в какой-то степени содействовало поражению белых и установлению власти большевиков. Вот какие последствия может иметь любовь!»
Из Владивостока влюбленные сели на пароход и отправились в кругосветное путешествие через Японию к берегам Европы. В Румынии семья Чентя приняла иркутянку очень милостиво.
— Это моя жена Надя Писарева, — представил девушку своим родителям Ион.
Родители благословили их. Потом у них родилась дочь, которую по желанию Наденьки назвали Александрой — в честь матери Нади.
— Переписки между родителями, оставшимися в Иркутске, и Надей не было, — рассказывает Ольга. — Такое было время, что письма, если они и были, вряд ли дошли бы до Иркутска. И родители горевали по сбежавшей дочери как по умершей или пропавшей без вести. Хотя со временем поняли, что Бог спас Надю от голода, холода и репрессий. Что было бы с дочкой священника, останься она в Иркутске?
Тем временем в Румынии у Нади все складывалась хорошо. Ее дочь Александра получила высшее образование, работала врачом-физиологом, а ее внучка, правнучка Писаревых, Марина Топа (1957 года рождения) стала профессором Клужского университета. Она-то и начала в 2015 году искать родственников своего прадеда Иннокентия Писарева через УФМС России. И нашла! Откликнулась его родственница из Ангарска.
— Летом 2016-го я встречала профессора Калужского университета Марину Топа у себя дома, — продолжает рассказ Ольга Головчанская. — Показала ей Иркутск и Байкал, познакомила с фотографиями и семейной историей. От Писаревых остались некоторые вещи, которые она с удивлением рассматривала: старинное зеркало, большой сундук, шаль с кистями Александры, ее же альбом в сафьяновом переплете, старинные елочные игрушки из ваты, фотоаппарат, которым любил снимать священник Иннокентий Иванович. Часть этих вещей я передала в дар Музею города Иркутска.
Троюродный брат Марины Топа Константин на машине отвез ее в село Александровское, на то место, где родилась Наденька Писарева. К великому сожалению, не сохранилось ни дома, ни храма во имя Святого Александра Невского, в котором служил ее прадед. Но самым дорогим подарком для Марины стала огромная родословная, которую составила Ольга.
Но вернемся в XX век. После революции 1917 года семья священника Писарева натерпелась лишений. Вплоть до конца 1930-х они не знали покоя. У его жены Александры с юношеских лет хранился альбом в темно-бордовом сафьяновом переплете, куда она вписывала любимые стихотворения — по обычаю тех лет. В этом девичьем альбоме между полуистлевшими страничками хранится трепетная юность иркутянки. Но сохранилось и еще одно, довольно скорбное и страшное свидетельство времени — последнее письмо ее мужа. В нем Иннокентий Иванович пишет дочери, жившей в европейской части России: «Мамочка лежит, умирает. А нас с ней гоняют с одной квартиры на другую. Пришел милиционер и говорит: «Убирайтесь! Чтобы в 24 часа вас тут не было!» Надо ехать, ведь могут прийти и убить. Во время переездов мы все потеряли. От мебели остались только буфет и сундук».
Последним адресом Писаревых был деревянный дом в Жандармском переулке. Александра Федоровна умерла в 1931 году. Муж-священник сам отпел ее в Преображенской церкви. Он ненадолго пережил супругу — скончался от инсульта в 1937-м.
Мать мужа нашей героини — из семьи Шточек. Эта семья вплела свою яркую нить в ковер родословной. О том, что иркутяне Шточек и Готовские крепко дружили, рассказывает в своей книге «Записки иркутянки» Лидия Тамм.
— С Лидией Ивановной наша семья дружила до самых последних ее дней, — вспоминает Ольга. — Она нам подписала в дар свою книгу, в которой написала о еврейских погромах в Иркутске и истории со Шточеками. Семья Лиды Тамм дружила с семьей Шточек, с модисткой Ариной Ицковной, бабушкой Сергея по материнской линии. Ее шляпная мастерская располагалась в крохотной комнатке в одно окно, совмещенное с дверью на первом этаже двухэтажного особняка, который принадлежал семье Шточек. На втором этаже была знаменитая фотография Густава Энне. Арина Ицковна вышла замуж за богатого торговца-еврея Баронского. У них родились две девочки — Зельда и Ида. А потом Баронский ушел из семьи. Арина Ицковна жила с детьми в своей каморке — шляпной мастерской. Двухэтажный дом Шточеков был на улице Литвинова (6-й Солдатской), недалеко от пересечения ее с Карла Маркса, рядом с кафе «Снежинка». Дом давно снесен, а на его месте рядом со сталинской многоэтажкой теперь жилой дом.
В книге Лидии Тамм читаем, как Готовские спасли Арину Шточек и ее детей. Тетя Лиды узнала в городе, что ночью будет еврейский погром, и предупредила Арину. Бабушка Лиды позвала Арину с детьми переждать погром у них и посоветовала повесить в переднем углу православную икону, а перед ней зажечь лампаду. Так и сделали. Когда погромщики ворвались в каморку Шточек, увидели икону:
— Так это крещеные евреи! Пойдем отсюда! — сказали они и убрались.
Родной брат Арины Наум Шточек после немецкого плена в Первой мировой войне попал в Дрезден, работал в оркестре цирка Сарацин, а потом перебрался в Париж, трудился в типографии. Так сложилась жизнь, что детей у него не было. Умирая, он хотел все свое имущество и деньги завещать детям сестры. Но никто из иркутских Шточеков не откликнулся — боялись, что посадят или расстреляют.
И под конец нашей истории — еще несколько слов о семье Головчанских.
— Как мы познакомились с мужем? В 1977 году я была студенткой четвертого курса — активной, интересной, многие парни на меня заглядывались. И он был очень красивым и высоким. Встречаясь в вестибюле политехнического института, где оба учились, мы переглядывались, вздыхали тайно друг о друге, но подойти не решались.
Однажды симпатичная студентка Оля ехала на лекции в институт на трамвае. К ней подошел и молча встал рядом парень. Он все стоял и смотрел на нее. Она, смущаясь, смотрела в окно. Оба молчали. Выйдя вместе на одной остановке, они пошли рядом.
— Девушка, можно с вами познакомиться? — наконец спросил он.
— Да, — ответила она.
Свадьбу молодые сыграли в 1981 году. Потом у пары родились две дочери — Аня и Лена. Аня окончила иркутскую школу
№ 20 с серебряной медалью, Лена — с золотой. Аня поступила в медицинский университет и стала врачом, а Лена — в иняз, а по окончании вуза уехала в США, окончила Орегонский университет, занялась бизнесом. Сейчас уже внуки родились у Головчанских. Жизнь продолжается!