Бу­бен ша­ма­на

Ува­жа­е­мые чи­та­те­ли!

Пред­ла­га­ем ва­ше­му вни­ма­нию но­вую руб­ри­ку — «Пи­са­тель из на­ро­да». Пока она бу­дет экс­пе­ри­мен­таль­ной. Час­то при­хо­дит­ся слы­шать, что лю­дям на­до­е­ло чи­тать чер­ну­ху, что хо­чет­ся чего-то и для души. Мно­гие из вас пи­шут расс­ка­зы. Зна­ем, что жи­вут в ок­ру­ге ав­то­ры са­ти­ри­чес­ких и юмо­рис­ти­чес­ких про­из­ве­де­ний. И пусть про­фес­си­о­на­лы ска­жут, что расс­ка­зы эти на­ив­ны, что ав­то­рам еще нуж­но под­рас­ти, на­бить руку, но зато нам, мест­ным жи­те­лям, при­ят­но уз­на­вать в этих про­из­ве­де­ни­ях род­ные мес­та, зна­ко­мых, лю­дей, жи­ву­щих по со­седст­ву.

Отк­рыть руб­ри­ку хо­чет­ся расс­ка­зом Алек­санд­ра Ков­ша­ро­ва — жур­на­лис­та, че­ло­ве­ка, ко­то­ро­го зна­ют во всех до­мах Аларс­ко­го райо­на. Алек­сандр Афа­насье­вич ни­ког­да не ле­нит­ся отп­ра­вить­ся в даль­нюю ко­ман­ди­ров­ку, вы­е­хать в пло­хую по­го­ду, зная, что предс­то­ит по­езд­ка по раз­би­той до­ро­ге. И все это толь­ко для того, что­бы вов­ре­мя сдать в ре­дак­цию ма­те­ри­ал. Вот в та­ких по­езд­ках и за­ро­ди­лись у него сю­же­ты, ко­то­рые в статьях не умес­тишь. Га­зе­та у нас не­боль­шая, по­э­то­му расс­каз бу­дет раз­ме­щен в двух но­ме­рах еже­не­дель­ни­ка.

Лето под­хо­ди­ло к тому сво­е­му цве­ту­ще­му воз­рас­ту, ког­да поч­ти все, что долж­но было отц­вес­ти, от­цве­ло. Уже обоз­на­чи­лись пло­ды, доз­ре­ва­ли се­ме­на, то­ро­пи­лась уйти в рост мо­ло­дая по­росль. При­ро­да де­ла­ла все, что­бы про­дол­жа­лась жизнь.

В пер­вой де­ка­де ав­гус­та мы соб­лаз­ни­лись иде­ей по­бы­вать на сво­ей ма­лой ро­ди­не, в Куй­тунс­ком райо­не; поб­ро­дить по тем та­еж­ным мес­там, где прош­ли детст­во и юность; за­бе­жать на ми­нут­ку к род­ным и зна­ко­мым да приб­рать­ся на мо­гил­ках, где под крес­та­ми упо­ко­и­лись наши отцы и деды.

Су­мас­шед­ший ритм сов­ре­мен­ной жиз­ни и пос­то­ян­ная за­ня­тость де­сять лет не поз­во­ля­ли выб­рать­ся на ма­лую ро­ди­ну. Хотя нет, два раза пы­та­лись прор­вать­ся: до­ез­жа­ли до Ста­рых Бро­дов — ос­та­ва­лось до род­ной де­ре­вуш­ки 18 верст. До­ро­ги нет. Вер­нее, она была, но раз­би­тая ко­ле­са­ми ле­со­во­зов до та­кой сте­пе­ни, что ви­дав­ший виды жи­гу­ле­нок лишь пок­ру­тил «хвос­том» от бес­си­лия и с го­рем по­по­лам раз­вер­нул­ся в об­рат­ный путь.

Вто­рой раз рва­ну­ли на уа­зи­ке. На­ча­ло лета. Сушь. Про­би­лись от Ста­рых Бро­дов еще на 14 ки­ло­мет­ров и... ус­по­ко­и­лись. В тот раз брал с со­бой сы­ниш­ку, ко­то­рый спус­тил­ся в до­рож­ную ко­лею, бла­го она была без во­ню­чей воды да гря­зи, и по­бе­жал по ней, дабы уз­нать, где она за­кон­чит­ся. Че­рез оп­ре­де­лен­ное вре­мя по­вер­нул на­зад. Ко­лея не кон­ча­лась, а, на­о­бо­рот, ста­ла еще бе­зоб­раз­нее. Из­да­ли ка­за­лось, что по до­ро­ге ка­тит­ся одна Миш­ки­на го­ло­ва. Толь­ко она воз­вы­ша­лась над по­лот­ном до­ро­ги — все ту­ло­ви­ще на­деж­но ук­ры­ла кол­до­би­на.

— Нету до­ро­ги, — по­да­вил в себе тя­же­лый вдох Миш­ка и по-взрос­ло­му спро­сил: — Как тут люди жи­вут?

— Жи­вут вот...

Рань­ше эту ле­со­воз­ную до­ро­гу грей­ди­ро­ва­ли раз в ме­сяц. Хо­дил ав­то­бус от Куй­ту­на до Та­еж­но­го Мин­га­туя два раза в не­де­лю: ут­ром и ве­че­ром. Исп­рав­но ра­бо­та­ли поч­та, ма­га­зин, ин­тер­нат при вось­ми­лет­ней шко­ле, куда съез­жа­лись уче­ни­ки из со­сед­них сел и лесп­ром­хо­зовс­ких участ­ков: из Хай­рю­зов­ки, Бу­зу­лу­ка, Но­вых Бро­дов, Ка­та­ги­ро­ва. Ра­бо­та­ли фельд­шерс­кий пункт, сельс­кий со­вет, биб­ли­о­те­ка, клуб.

В годы подъе­ма це­лин­ных и за­леж­ных зе­мель мощ­ные гу­се­нич­ные трак­то­ра ко­ре­жи­ли ве­ко­вую тай­гу. Валы ог­ром­ных по­лусг­нив­ших лист­вен­ниц и со­сен, пе­ре­ме­шан­ные с зем­лей, по­рос­шие кип­рей­ни­ком, с да­ле­ких 50-х го­дов толь­ко-толь­ко ус­пе­ли приб­рать к на­ча­лу раз­ва­ла Со­ю­за. И тем не ме­нее пу­тем ге­ро­и­чес­ких уси­лий от­во­е­ва­ли у тай­ги две с по­ло­ви­ной ты­ся­чи гек­та­ров. Ра­зод­ра­ли зем­лю с целью вес­ти по­ле­водст­во, воз­де­лы­вать зер­но­вые и кор­мо­вые куль­ту­ры.

Ра­бо­чие руки в пору со­ци­а­лиз­ма здесь были на­расх­ват: часть му­жи­ков тру­ди­лась в сов­хо­зе, часть пред­поч­ла лесп­ром­хоз, дру­гие уст­ро­и­лись в хим­лес­хо­зе, расс­чи­ты­вая на хо­ро­шие за­ра­бот­ки. Зем­лю об­ра­ба­ты­ва­ли из рук вон пло­хо, се­я­ли в июне, уро­жай уби­ра­ли в ок­тяб­ре. «Ну да ни­че­го-о-о, — зу­бос­ка­ли­ли охот­ни­ки. — Мед­ве­дю, ко­зам, глу­ха­рю тоже чем-то пи­тать­ся надо».
С зем­лей ра­бо­та­ли пло­хо, зато план по ле­со­за­го­тов­кам вы­пол­нял­ся исп­рав­но, по­то­му и сле­ди­ли за до­ро­гой, по ко­то­рой вез­ли дре­ве­си­ну. И была она единст­вен­ной ар­те­ри­ей в море тай­ги, свя­зы­ва­ю­щей жи­ву­щих здесь лю­дей с район­ным цент­ром. От­сю­да все же­ла­ю­щие ез­ди­ли в тай­гу за че­рем­шой и яго­да­ми. Лег­ко до­би­ра­лись даже на лег­ко­вуш­ках, пос­коль­ку трас­са была — хоть бо­ком ка­тись.

В тот раз нам тоже ну очень хо­те­лось наб­рать ягод. В от­дель­ные — на­и­бо­лее уро­жай­ные — годы тай­га с лих­вой за­па­са­лась вкус­ней­шей чер­ни­кой, го­лу­би­цей, а по тем­ным бо­ро­вым участ­кам сре­ди кра­си­вей­ших ве­ко­вых со­сен дос­пе­ва­ла брус­ни­ка. Как пра­ви­ло, в та­кие годы был уро­жай и на кед­ро­вые оре­хи.

Уце­пи­лись за идею креп­ко. Пер­во-на­пер­во уго­во­ри­ли на хо­ро­ших ус­ло­ви­ях зна­ко­мо­го пар­ня с аларс­кой сто­ро­ны. У него был уа­зик. Не­раз­го­вор­чи­вый, спо­кой­ный, рас­су­ди­тель­ный бу­рят с боль­шим удо­вольст­ви­ем сог­ла­сил­ся с од­ним ус­ло­ви­ем: не ку­рить в са­ло­не вез­де­хо­да, за ко­то­рым он уха­жи­вал как за ма­лым ди­тем.

— Да ты что, Баир! — изу­мил­ся друг Коль­ка, ко­то­рый и ми­ну­ты не мыс­лил себя без си­га­ре­ты. — Как с опух­ши­ми уша­ми ехать?

— По­е­дешь на за­пас­ном ко­ле­се, — не то в шут­ку, не то всерьез, от­ре­зал Баир и от­вер­нул­ся, по­ка­зы­вая, что раз­го­вор окон­чен.

Ре­ши­ли ехать втро­ем: я, друг Коль­ка и Баир — куда ж без во­ди­те­ля?.. Од­на­ко за день до наз­на­чен­но­го сро­ка вы­ез­да из Ку­ту­ли­ка, ког­да за­пас­лись го­рю­чим, про­до­вольст­ви­ем, алю­ми­ни­е­вы­ми фля­га­ми с гор­бо­ви­ка­ми да сов­ка­ми, в гос­ти наг­ря­ну­ли два зна­ко­мых офи­це­ра-от­пуск­ни­ка и за хо­ро­шим уго­ще­ни­ем нап­ро­си­лись взять их с со­бой.

— Мы не­буй­ные, — уго­ва­ри­вал под­пол­ков­ник, раз­ре­шив­ший на­зы­вать себя Пет­ро­ви­чем. — Мы ти­хие...

— Ми так тай­гу лю­би­мо!.. — вто­рил Пет­ро­ви­чу майор, ук­ра­и­нец по на­ци­о­наль­нос­ти, ко­то­рый по воз­рас­ту дав­но дол­жен был быть ге­не­ра­лом, но из-за чрез­мер­ной люб­ви к вод­ке по служ­бе полз мед­лен­но.

Да и сам он не силь­но-то стре­мил­ся что-то ме­нять. Семьи у него не было пос­ле того, как от­ра­бо­тал в спа­са­те­лях, раз­би­рая за­ва­лы Чер­но­быльс­кой атом­ной стан­ции. Все родст­вен­ни­ки про­жи­ва­ли на бес­по­кой­ной Ук­ра­и­не. Все зва­ли майо­ра Эду­ар­дом, сос­лу­жив­цы — Эдь­кой. Ост­рый на язык друг Коль­ка ок­рес­тил того на же­ре­бя­чий ма­нер Гнедь­кой.

— Ми так тай­гу лю­би­мо, — пов­то­рил Гнедь­ка, — тиль­ки не ба­чи­мо ее...
По­со­ве­щав­шись, ре­ши­ли взять с со­бой и во­ен­ных от­пуск­ни­ков, бла­го у тех от­пус­ка по два ме­сяца, а де­нег пол­ные кар­ма­ны. Од­но­го Гнедь­ку пре­дуп­ре­ди­ли не пу­тать­ся под но­га­ми, вес­ти себя при­лич­но, как и по­ло­же­но рос­сийс­ко­му офи­це­ру. А вза­мен обе­ща­ли по­ка­зать нас­то­я­щую си­бирс­кую тай­гу.

— Доб­ре, — сог­ла­сил­ся майор Гнедь­ка. — Ми ти­хие, по­ба­чи­те.

***

Вспом­нил­ся слу­чай, ког­да в Та­еж­ный Мин­га­туй были нап­рав­ле­ны из Ба­та­минс­кой кон­то­ры хим­лес­хо­за в ка­чест­ве прос­тых ра­бо­чих нас­то­я­щие ук­ра­ин­цы из Ива­но-Фран­ковс­кой об­лас­ти. Еха­ли не за ту­ма­ном и за за­па­хом тай­ги, а за хо­ро­шим за­ра­бот­ком. Доб­рав­шись на пе­рек­лад­ных, а это поч­ти 150 верст от Зимы, ци­виль­но оде­тые дядь­ки наш­ли в де­рев­не мас­те­ра участ­ка, ко­то­рый дол­жен был их встре­тить. И не толь­ко при­нять, но и оп­ре­де­лить объем ра­бот и по­ка­зать, как пра­виль­но ра­бо­тать вздым­щи­ку и сбор­щи­ку жи­ви­цы — ян­тар­ной смо­лы, ко­то­рую сби­ра­ют в сос­но­вом бору. Не так прос­то ос­во­ить­ся с ха­ком — ос­нов­ным ору­ди­ем тру­да вздым­щи­ка. Имен­но он на­ре­зал им на очи­щен­ных от коры ство­лах оран­же­вых со­сен свое­об­раз­ные глу­бо­кие ка­нав­ки, из­да­ли сма­хи­ва­ю­щие на груд­ную клет­ку ис­то­ри­чес­ко­го жи­вот­но­го. Труд адс­кий.

По глав­но­му вер­ти­каль­но­му же­ло­бу сте­ка­ла «кровь» сос­ны — вяз­кая и тя­же­лая смо­ла, ко­то­рая на­би­ра­лась в спе­ци­аль­но ус­та­нов­лен­ные же­лез­ные во­рон­ки. Го­во­ри­ли, что жи­ви­цу при­ме­ня­ли в ме­ди­ци­не, во­ен­ной об­лас­ти, пар­фю­ме­рии. Из нее же, жи­ви­цы, из­го­тав­ли­ва­ли ка­ни­фоль. Ра­бо­та в хим­лес­хо­зе — одна из са­мых тру­до­ем­ких. Мно­гие вздым­щи­ки к кон­цу се­зо­на так и ос­та­ва­лись на ка­кое-то вре­мя со скрю­чен­ны­ми паль­ца­ми рук, ко­то­рые весь се­зон не вы­пус­ка­ли хак. Сбор­щик день за днем об­хо­дил свои участ­ки с вед­ра­ми, ко­то­рые от тя­жес­ти смо­лы мало по­хо­ди­ли на вед­ра: вы­тя­ну­тая руч­ка, об­вя­зан­ная тряпьем, что­бы не ре­за­ло паль­цы; сжа­тые смо­лой стен­ки, об­ля­пан­ные листья­ми и жи­ви­цей, ко­то­рой на­пол­ня­ли де­ре­вян­ные боч­ки.

Раз в не­де­лю при­хо­дил ЗИЛ-157 — толь­ко этот «кро­ко­дил» мог про­полз­ти по ко­лее и та­еж­но­му без­до­рожью. Шо­фер при­во­зил про­дук­ты, поч­ту, но­вые боч­ки.

На­пол­нен­ные жи­ви­цей боч­ки, по че­ты­рес­та ки­лог­рам­мов каж­дая, заг­ру­жа­лись в ку­зов. И шо­фер, объе­хав участ­ки, с пол­ным ку­зо­вом жи­ви­цы по­ти­хонь­ку та­щил­ся в Зиму. Жили ра­бо­тя­ги в зи­мо­вей­ках, ко­то­рые сами же и ру­би­ли вбли­зи род­ни­ков или та­еж­ной ре­чуш­ки, где во­ди­лась рыба. Чис­тый воз­дух, раз­долье, сос­но­вый бор с брус­ни­кой были сов­сем не в ра­дость под­пи­сав­шим до­го­вор ра­бо­чим.

В тот раз мас­тер, дабы по­быст­рее от­вя­зать­ся от не­о­быч­но­го вида и го­во­ра ра­бо­чих, ко­то­рые с оди­на­ко­вым ин­те­ре­сом и лю­бо­пытст­вом та­ра­щи­ли гла­за на ель, сос­ну, оси­ну, лист­вен­ни­цу и бе­лост­воль­ную бе­ре­зу, спла­вил их на от­да­лен­ный учас­ток, по­даль­ше от де­ре­венс­ких соб­лаз­нов, да чтоб не сбе­жа­ли и не мо­зо­ли­ли гла­за. Для ус­по­ко­е­ния со­вес­ти вы­дал он хох­лам ту­шен­ку, ма­ка­ро­ны, соль, спич­ки, ку­ре­во, по­жерт­во­вал пять меш­ков кар­тош­ки из сво­е­го под­полья и, бла­гос­ло­вив на хо­ро­шую ра­бо­ту, по­ка­чи­ва­ясь от из­ряд­но вы­пи­то­го са­мо­го­на, ска­зал:

— Сей­час зима. Са­мое вре­мя под­го­то­вить сос­ну к ра­бо­те. Для это­го надо от­грес­ти от каж­дой ле­си­ны снег, снять кору до кам­бия — и с Бо­гом! Чем боль­ше под­го­то­ви­те, тем боль­ше возь­ме­те смо­лы ле­том, а зна­чит, и де­нег.

Но­во­яв­лен­ные хим­лес­хо­зов­цы возв­ра­ти­лись в село дней че­рез де­сять. Приш­ли к мас­те­ру. Отог­ре­ва­ясь у же­лез­ной печ­ки, они все как один на­ча­ли мол­ча выс­во­бож­дать руки, об­мо­тан­ные все­воз­мож­ным тряпьем. Стар­ший из них, скри­вив губы, раск­рыв гряз­ные руки, по­ка­зы­вая в кровь из­би­тые ла­до­ни в чер­ных мо­зо­лях, слив­ших­ся в одно кро­ва­вое ме­си­во, вы­дал:

— Не мож­но ро­быть.

— Жел­тое де­ре­во хо­ро­шо шку­рит­ся, — на­ча­ли на­пе­ре­бой объяс­нять тру­дя­ги. — На чер­ном де­ре­ве кора в чет­верть тол­щи­ной. Та­кое ог­ром­ное! Но снять кору еще мож­но.

— А бе­лое де­ре­во сов­сем не шку­рит­ся, — упав­шим го­ло­сом про­си­пел щуп­лень­кий хо­хол и... зап­ла­кал.

— Вы чо, с бе­ре­зы жи­ви­цу гнать соб­ра­лись?.. — вспы­лил мас­тер и ми­нут на пять ушел в го­ме­ри­чес­кий хо­хот.