Актер, инсценировщик, постановщик, танцор

В шекспировском «Макбете» мы видим его шаг за шагом теряющим человечность, обращающимся в кровожадного волка, который сам себя загоняет в капкан. В «Смертельном номере» перед нами — трогательный Белый клоун, меланхоличный романтик и поэт, прирожденный ранимый неудачник. В пластической постановке «Холстомер» он превращается в нахального доминантного жеребца — любимца табунных кобылок, с непослушным норовом и неукротимой спесью. В сказке «Василиса Прекрасная» это уже не просто Баба-яга, а эксцентричная хиппи, доморощенная балерина дремучих чащоб.

Артист Иван Гущин играет много, в его расписании роли главные, второстепенные, случается и фоновые, но на «скамейке запасных» он не засиживается. И все-таки ему этого мало. Один за другим он готовит авторские спектакли в Доме актера по собственным инсценировкам, сочиняет и шлифует с коллегами хореографические украшения к спектаклям и концертам Иркутского академического. Дает мастер-классы по хореографии, пишет сценарии для капустников, а в отпуске спешит на Туманный Альбион, чтобы расширить свои творческие горизонты знакомством с театральными тенденциями англичан. Для этого, понятное дело, совершенствуется в языке. В общем, всеми способами норовит прирастать мастерством и опытом, умножать искусство в себе, чтобы полнее и ярче явить себя в искусстве.

Удивительно, но факт: в школьные годы Иван не записывался и даже не забредал в театральные кружки, не выступал на публике, не увлекался танцами. Все сценические навыки приобрел в Иркутском театральном училище. Верится в это с трудом. Ивана по праву можно назвать самым пластичным артистом Иркутской драмы. Эту сторону его дарования уверенно подчеркнул столичный хореограф Сергей Землянский, поставивший для охлопковцев «Холстомера» по повести Льва Толстого.

— Иван, у зрителя легко создается впечатление, что ты занимался танцевальным искусством долгие годы, что называется с пеленок.

— Это не так. У меня вообще до театрального училища не было артистической предыстории. Единственный опыт представлений заключался в том, что я открывал мамин шкаф, добывал какие-то приглянувшиеся вещи, драпировался в них в силу фантазии, а моя бабушка становилась безотказным зрителем наивных интермедий. Этим все и ограничивалось. А с хореографией… Мама меня привела на бальные танцы. Я продержался месяц или два. Во-первых, мне дали партнершу, которая двигалась еще хуже, чем я, и вообще меня пугала. А во-вторых, мне говорили, что ничего не получается — и никогда не получится. Потом и в училище поначалу я слышал, что совершенно деревянный. Но так как мне танцевать безумно нравится, деревянность удалось преодолеть.

— Это просто невероятно. Ты ведь поначалу окончил политехнический вуз в родном Барнауле. Но переметнулся из «физиков» в «лирики»…

— Я окончил политех по специальности «Государственное и муниципальное управление», уважил мамины надежды. Но, получив диплом, рванул все-таки к своей давней мечте о театре, она во мне не ослабела за годы студенчества, а только стала сильнее. Мама пережила настоящее потрясение, когда я поступил на артиста в Иркутске. Приезжала, разговаривала с педагогами, спрашивала, нельзя ли как-нибудь так устроить ненавязчиво, чтобы меня отчислили. Да-да, были даже такие попытки тайных манипуляций. Потом уже мама стала понемногу снисходить к моему выбору. Смотрела мои работы на сцене, видела, как я воодушевлен и счастлив. Теперь она полностью меня поддерживает, а кроме того, стала настоящим театралом. Прошлым летом ездила вместе со мной в Британию, знакомилась с английскими, шотландскими театральными традициями. Путь мамы от полного неприятия к полному одобрению призвания сына занял несколько лет.

— Авантюра с британским вояжем, который ты совершил с твоими друзьями — артистами Иваном Алексеевым и Кристиной Разумовой, была затеей хлопотной и недешевой. А что она дала?

— Это было невероятное путешествие, насыщенное таким количеством впечатлений, что можно день-деньской рассказывать — и все будет мало. Непросто было заполучить визы в Новосибирске, на поездку «улетела» почти вся новогодняя премия. Но оно того стоило. Мы пробыли девять дней в Лондоне и по три в ирландском Дублине и шотландском Эдинбурге. Были в музеях, посетили шекспировский «Глобус», где видели «Гамлета», навестили другие известные площадки, посмотрели десятки спектаклей, стали гостями масштабного театрального фестиваля, более того — побывали на вечеринке шотландской общины, где нам даже пришлось выступать. Наблюдений, ощущений, открытий вывезли огромный «чемодан». Думаю, его содержимое еще долго будет интегрироваться в мою творческую практику. Вот, к примеру, на прошедшем недавно первом областном фестивале «Театральное Приангарье» мне поручили сценарии капустников для наших вечерних посиделок. Как-то само собой у меня все закольцевалось вокруг английской тематики. Вы помните, действующими лицами наших вечеров стали Шерлок Холмс и доктор Ватсон, миссис Хадсон, британская королева, солист группы Queen Фредди Меркьюри и другие знаковые англичане.

— При этом ты сам объявлял номера на английском языке через переводчика. Ты занимаешься лингвистикой?

— Громко сказано. При случае стараюсь, иногда смотрю фильмы в оригинале. Конечно, практики мало. Но тексты спектаклей, что мы смотрели в поездке, я в общем-то понимал почти полностью.

— Ты уже во второй раз отважился инсценировать произведения современных американских авторов. Сначала рассказ Дэниела Киза «Цветы для Элджернона», потом роман Джонатана Сафрана Фоера «Полная иллюминация». Показывал эти работы в Доме актера. Спектакль по книге Фоера «Как мы искали Трохимброд» был включен в программу фестиваля «Театральное Приангарье» и получил лестные отзывы экспертов.

— Наша история про Трохимброд изрядно отличается от прозаического оригинала. В романе много сюжетных линий, много действующих лиц, связанных причудливыми временными и личными отношениями.

— Мне вообще показалось, что этот роман не слишком сценичен, излишне перегружен событиями, не всегда оправданными натуралистическими подробностями, в нем слишком запутанный клубок судеб и переживаний, автор козыряет спорными стилистическими фокусами, ненормативным языком.

— На самом деле, насколько я успел понять, несценичной литературы не существует. Поставить можно все что угодно. Нет, не подумайте, что я на это способен, я только учусь, но в принципе…

Из романа мы взяли самую главную тему, сосредоточенную в судьбах четырех человек. Сыграли со мной эту тему артисты охлопковского театра Эмма Алексеева, Иван Алексеев (не родня, однофамильцы, так же, как мы с моим учителем Геннадием Степановичем Гущиным) и Андрей Винокуров. Сердцем действия стала тема холокоста, во время которого украинское местечко Трохимброд полностью исчезло с лица земли. Поиски забытого еврейского штетла — это путешествие и в пространстве, и во времени. Это дорога памяти, на которой встречаются горькие потрясения, обретается нелегкое покаяние, происходит переоценка ключевых понятий в сознании всех участников поездки. Несмотря на трагическую фабулу, в этом приключении есть и юмор, и недоразумения, и светлые поэтические моменты.

— Хорошая постановка, очень заметная на иркутской театральной территории, на мой взгляд. В ней есть и жизнь, и слезы, и любовь. Много тонких метафор, интересные декорационные находки.

— Спасибо. Сейчас я и мои товарищи опять находимся в творческом процессе. Готовится новая самостоятельная работа, вне охлопковских стен. Пока не буду разглашать, на каком материале, с какими исполнителями. Я суеверен.

— Эти опыты за пределами родных подмостков, конечно, не носят оппозиционного характера?

— Да что вы! Ни в коем случае. Я выигрышным билетом считаю работу в старейшем театре Сибири, одном из лучших в стране. Просто жажда неутоленная побуждает затевать еще какие-то проекты, искать дополнительные возможности самовыражения.

— Силы некуда девать?

— Можно и так сказать.

— Геннадий Степанович Гущин считает, что тебе неплохо бы поучиться на сценарном факультете. Он отмечает твои способности в театральной адаптации литературного материала. Ты, наверное, жадный книгочей.

— До театрального училища я читал без остановки, мама привила любовь к книгам. Теперь читаю меньше, чем хотелось бы, дефицит времени. Но стараюсь, слежу за новинками, а взращен, конечно, на классике. Очень люблю Достоевского. Среди моих пристрастий Хемингуэй, Толкин, Фолкнер, Стейнбек, Гюго — французский Достоевский, близки мне Лермонтов и Толстой. А вот учебники всегда листал с трудом. В них нет эмоциональной пищи, а у меня по ней неутолимый голод.